– А вы тоже так думаете?
Учительница вдруг очнулась и смутилась:
– Не слушай меня, Маша. Я ничего тебе не говорила.
– Я никому не скажу, – чувствуя родственную душу, поспешно заявила Иванова. Она внимательно посмотрела на женщину и не без горечи заметила – Валентина Михайловна такая же, как она, только сломленная, подчинённая, позабывшая о собственном я. Но даже так ей удалось остаться прекрасным человеком, который всегда поддержит, утешит, поймёт, и не только её – Машу, – но даже и Люду Новосёлову.
– Толик! – закричала учительница и строго покачала головой. Мальчик невинно замер, сжимая в руках большую массу ряски рядом с головой ничего не подозревающей Ириши Сидоровой.
– А я ничего, Валентин Михална! – заискрилось лицо Толика, а зеленоватая копна булькнула под воду.
– Вот паразит! – добродушно усмехнулась женщина.
Маша Иванова оглядывала залитую солнцем речку, далёкий лес, кусты и траву и случайно заметила человека, который стоял на другой стороне реки. Высокий рогоз хорошо скрывал лицо, оставляя на виду лишь тень. Наверное, рыбак? Проспал утром и не дождался вечера. Но удочки не было заметно, и девушка решила перейти на другое место, чтобы лучше рассмотреть. Чем ещё ей заняться в эти скучные часы?
Маша побрела вдоль берега, изредка посматривая на заросли высокой болотной травы. Когда те сместились в сторону, девушка с удивлением обнаружила секретаря колхоза – Галину Александровну. Женщина неподвижно стояла на берегу и наблюдала за тем, как школьники плескаются в воде. И всё бы ничего, если бы Маша не разглядела странную тоску в лице, смешанную с жёсткой решимостью. Как будто той хочется так же поплавать в жаркий день, но она никак не может себе этого позволить и во всём винит беззаботно визжащих ребят...
– Вот ты где, – произнесла Новосёлова прямо за спиной, и девушка обречённо вздохнула.
– Чего тебе?
– Пожалуйста, не груби.
– Я и не думала.
– Маша, нам нужно серьёзно с тобой поговорить.
– Нет, я не хочу ни о чём разговаривать!
– Твоё... свободомыслие может плохо сказаться на девочках.
– Всё, я пошла, – Маша развернулась, но не успела сделать и шага, как Людмила схватила её за руку.
– Да я же помочь тебе хочу! Ты с нами уже полгода, а так ни с кем и не подружилась!
– Наверное, это потому, что я свободомыслю! – огрызнулась та.
– Ты настраиваешь других против колхоза, – на одном дыхании ответила Новосёлова и испуганно посмотрела на Машу.
– Я?!
– Зачем ты начала при всех в столовой? Все осуждают поступок Тони, а ты стала её защищать.
– Да потому что все, кто умеет думать, понимают, какая чушь здесь происходит!
– Это тебе папа такое говорит?
Маша внутренне содрогнулась. Как хорошо, что Валентина Михайловна успела рассказать о маме Люды. Мало ли, кому та может начирикать и куда это дойдёт...
– Не вздумай вмешивать сюда отца!
– Тогда откуда...
– Да потому что я жить хочу, понимаешь?! Так, как чувствую, а не так, как мне говорят, что я должна чувствовать! Есть ведущие, а есть ведомые! Так вот я – не овца! Пусть овцы идут! А я за баранами ходить не собираюсь!
– Маша...
– И если мне придётся закончить вашу школу, я тоже не пойду в колхоз! Хоть режьте меня!
– Но так нельзя... Это же предательство! – возмутилась Новосёлова.
Иванова со злобой вырвала руку и ошеломлённо сказала:
– Да ты вообще ничего в жизни не понимаешь...
– Нет, это ты не понимаешь! Если все будут думать только о себе, вот как ты, то общество превратится в настоящих диссидентов! И наша страна даже может перестать существовать!
