Заря коммунизма - страница 11
Слышишь, тревожные дуют ветра?
Нам расставаться настала пора
Кружится, кружится пестрый лесок...
Кружится, кружится старый вальсок...
Старый, забытый,
Старый, забытый вальсок...
Как только маленькие пальцы учительницы тронули струны и Маша уловила знакомую мелодию, всё её тело напряглось. В груди тоскливо заныло, заскребло, горло сжалось, в носу защипало, и девушка неслышно шагнула назад, в темноту.
«Нам расставаться настала пора» – болью отозвались слова песни, и школьница заспешила в почерневший от мглы яблоневый сад. Мама была такой доброй, такой ласковой, она никогда не ругала её за отметки, никогда не заставляла вступать в ряды пионеров, слушала её, понимала, водила в цирк, на спектакли, в зоопарк, на балет, всегда была рядом, когда требовалась помощь. А Маша ничего не замечала... Ни ввалившиеся щёки, ни круги под глазами, ни бледноту, ни одышку... Она слишком поздно поняла, что время, проведённое с мамой стремительно тает, и пожалела о встречах с подружками, пожалела, что так много читала – ей нравилось, что мама довольна, и она с жадностью хваталась за новую книгу! Но пора расставаться всё же настала... Маша всхлипнула и вонзила в ладони ногти. Она обошла высокую яблоню с раздвоенным стволом и прислонилась к узловатой коре. Твёрдые наросты ощутимо впились в спину и немного привели в чувства. Прошло едва ли больше полугода, как Татьяны Ивановой не стало на этой планете, но она продолжала жить в мыслях и сердце и никак не отпускала.
Где-то впереди послышался шорох, и девушка встрепенулась. Она не боялась темноты, но сейчас, когда чувства были растревожены песней, от которой не удалось сбежать, ей стало не по себе. Прекрасный летний вечер на мгновение приобрёл страшные черты, и Маша решила вернуться.
– Подожди, – сказал очень знакомый женский голос из тьмы. – Я тебя искала...
Девочка застыла, ещё не понимая, бояться ей или нет. Она тщетно пыталась вспомнить, кто к ней приближается, но, когда из-под раскидистой яблони вынырнула Галина Александровна, секретарь колхоза, Маша насторожилась. Что она здесь делает?
– Почему ты ушла от ребят? – ласково спросила женщина.
– Просто так...
– Тебе стало грустно?
– Немного.
– Это всё из-за отца?
Вопрос заставил девочку насторожиться ещё сильнее.
– Да нет...
– Ты, наверное, думаешь, что его отъезд совпал со смертью мамы не случайно?
Маша об этом никогда не думала, но подумала теперь. Едкий укол обиды всё-таки существенно отозвался в груди. А что, если...
– Мужчины не умеют горевать, – тем временем продолжала Галина Александровна. Её худющая, практически скелетообразная фигура становилась всё ближе. – Они не признают чувств и пытаются сбежать от них. Крайний север – лучшее для этого место.
– Откуда вы знаете? – стараясь говорить спокойно, спросила Маша, и от секретаря вдруг повеяло холодом. Нечеловеческим, чуждым, замогильным...
– Точно не знаю, но предполагаю. Бросить дочь, дёрнуть её из школы, привезти в деревню к матери, когда учиться осталось всего ничего...
– Он военный. Он не может решать, где ему жить и работать, – с вызовом ответила девочка.
– Всё они могут, надо только попросить.
– Ладно, я пойду, – не захотела продолжать разговор Маша, но ледяная рука крепко схватила её за плечо. – Не трогайте! – в ужасе вскрикнула девочка и шарахнулась за яблоню. Женщина высоко подпрыгнула, совершенно неестественно и не свойственно её возрасту, и оказалась между раздвоенных стволов.