Школьница кинулась бежать. В ушах отчаянно бухало сердце, от страха подгибались колени, но треск и шорох за спиной гнал её вперёд. Наконец девочка вынырнула из-за интерната и оказалась на площадке. Там всё ещё горел костёр и сидели довольные школьники, а в воздухе витало такое умиротворение, что произошедшее в колхозном саду казалось галлюцинацией.
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет...
...пел чистый голос Валентины Михайловны, который так и хватал за живое. Маша вернулась на своё место и никак не могла отдышаться. Она заставляла себя смотреть на воодушевлённую, необыкновенную и волшебную женщину, но чёрная мгла сада, что окружала интернат, тянула внимание на себя.
– Так, ребята, а теперь отбой! – звонко возвестила учительница, а Машу будто прошибла молния. Придётся возвращаться в комнату и ложиться спать, стараясь не смотреть в окна. Ведь они выходили именно туда...
Девочки и мальчики нехотя побрели интернат, изредка и с надеждой оборачиваясь на Валентину Михайловну. Она задумчиво перебирала струны, смотрела на догорающий костёр и не собиралась затягивать новую песню.
Люда зашла в комнату первой, быстро разделась и молча легла. Ириша и Лида ещё переговаривались и слонялись по мелким делам: то причёсывались, то показывали друг другу платья для танцев, то о чём-то хихикали. Маша не спешила ложиться. Сперва она просто сидела на кровати, а затем включила лампу и принялась читать. Но смысл слов не доходил до сознания и вскоре она бросила это занятие, щёлкнула выключателем и уставилась в окна.
– Девочки, вы когда собираетесь спать? – немного раздражённо спросила Люда.
– Да уже ложимся! – весело ответила Ириша и снова хихикнула.
– Вы не одни живёте! Надо и других уважать!
– Да ложимся, успокойся уже, – беззлобно ответила Лида и добавила Ире: – Завтра давай.
Как только погасла последняя лампа и по комнате пролетел облегчённый вздох Новосёловой, Козичева запрыгнула на кровать и открыла форточку.
– Не открывай! – вскочила Маша, подбежала к окну и испуганно оглядела сад.
– Почему? – удивилась Лида и расплылась в довольной улыбке – точно кот, нашедший сметану.
– Просто не надо. Пожалуйста...
– Трус он и есть трус.
– Да не трус я! – возмутилась девочка и подумала, что бы сделала Козичева, если прямо на её глазах женщина пенсионного возраста с лёгкостью сиганула на дерево.
– Быка бешеного испугалась, а теперь чего?
– Да всё равно мне на быка, если хочешь, пошли посмотрим.
– Давай! Завтра вечером! После отбоя!
– Вы спать ляжете или нет?! – приподнялась на локте Люда и сердито нахмурилась. – Завтра вставать в семь утра!
Маша умоляюще покачала головой, смотря на Козичеву, но та ехидно улыбнулась и распахнула форточку ещё сильнее.
– Лида! Закрой! Комары зажрут! Я вчера и так двоих убила, – неожиданно помогла комсорг, и Иванова с благодарностью посмотрела на неё. – Будем днём проветривать, а на ночь закрывать.
Скрипнула железная кровать, и Маша укуталась в одеяло, совершенно не замечая чужое постельное бельё. Сон никак не хотел к ней приходить, а чёрные силуэты деревьев на фоне тёмно-синего неба рисовали отвратительную высохшую женщину с ледяной хваткой.
5. Глава 4. 12 июня 1979, вторник
– Игорёша! – донёсся сдавленный, но удивительно радостный возглас Валентины Михайловны, и Маша открыла глаза. – Ты как здесь? Надолго?
Больше девушка ничего не узнала – послышались торопливые шаги, глухо ударилась дверь, и всё стихло. Маша села на кровати, чувствуя, как боль стискивает мышцы в самых необычных местах. Вот она – трудовая жизнь в колхозе «Заря коммунизма». Из окна в комнату лился застенчивый солнечный свет, а коренастые яблони разбросали ветви под ярко-голубым небом. Иванова сонно бросила взгляд на одеяло. Изнутри медленно, настырно и неудержимо поднималась ярость. Быстрее, чем мозг успел подумать, Маша кинулась к кровати Новосёловой, грубо сдёрнула одеяло и, схватив комсорга за ногу, сволокла на пол.
