Графские слуги, натасканные и вышколенные старым воякой, не сплоховали, с честью выдержав первый, самый страшный удар. Оглушительно бахнули выстрелы накоротке, жутко звякнула сталь, кто-то завыл, темнота заклубилась облаками порохового дыма, украшенными по закраинам расплывчатой оранжевой дымкой от света факелов и мерцающих ламп. Рух секанул наотмашь, практически ничего не видя и ориентируясь лишь на блеск лихорадочных глаз. Рука дернулась, значит, попал. Куда, в кого, один черт разберет. Все смешалось, завертелось в смертоносном вихре, утонуло в матерном вое и стонах. Едкий запах сгоревшего пороха перебил аромат пролившейся крови. Слуга, бьющийся прямо перед Бучилой, охнул и отшатнулся, зажимая страшно рассеченное наискось лицо. Невысокий кряжистый бунташник набросился на Руха, споро орудуя саблей. Бучила отпрыгнул в сторону, прикрываясь раненым, ослепшим слугой, и ткнул острием из-под него, угодив атакующему в открывшийся бок. Тут же откуда-то из темноты вылетела узловатая дубина и угодила Руху в плечо. Левая рука онемела и повисла как плеть. Вот сука… Все перемешалось, бой превратился в яростную скоротечную свалку.
Бучила отмахнулся и наитием почувствовал новую опасность. Сзади появился кто-то огромный, страшный, провонявший потом, чесноком и скисшим вином. Рух отразил очередной взмах дубины, прекрасно осознавая, что сейчас его насадят на какую-нибудь мерзкую ржавую железку, как поросенка на вертел. Не смертельно, конечно, но и приятного маловато… Дурака с дубиной затянуло куда-то вглубь схватки, на его месте возник один из слуг графа, разя во все стороны палашом. Бучила шкурой почувствовал, как скотинина, подкравшаяся сзади, заносит оружие. Ну все, вот и песенке конец…
Но подленького удара в спину не последовало. Позади раздался сдавленный всхлип. Рух развернулся и увидел жирного, приземистого, почти квадратного бунтовщика с белым черепом, намалеванным на бородатом лице. Он давился хрипом и хватался за вскрытое горло руками, больше похожими на свиные окорока. А за ним застыла побелевшая Серафима, сжимающая окровавленный нож. Вот так сюрприз! Удивляться было некогда, поток нападавших иссяк, каменный пол выстлали вперемешку раненые и мертвецы. Отовсюду неслись стоны, хрипы и причитания. Запах крови и дыма был так густ, что можно было вешать топор. Большинство источников света погасло в разыгравшейся кутерьме, и подземелье тонуло в колыхающейся, живой темноте.
– Граф! Граф! – заорал Бучила.
– Тут я, – слабенько отозвался Нальянов.
«Слава богу, живой», – с облегчением подумал Рух. Сейчас для полного счастья не хватало бы только, чтобы граф окочурился, разрушив последнюю надежду на приемлемое завершение этой истории.
– К подземному ходу, быстро! – крикнул Бучила, прекрасно понимая, что совсем скоро тут будет не протолкнуться от подоспевших на шум и крики бунтовщиков.
– Раненые тут, – из полутьмы выплыло костлявое лицо Нальянова. Граф безвольно обвис на руках у слуги с рассеченным лбом. Кусок сорванной кожи с волосами сполз на щеку, превращая человека в страшное чудище.
– Ну и чего ты предлагаешь, на себе их тащить? – спокойно спросил Рух.
– Добить надо тех, кто не может идти, – прохрипел Нальянов, – иначе от разбойников примут самую лютую смерть.
– Добрый ты мужик, граф, – восхитился Бучила. – Но давай-ка в следующий раз, некогда нам. Иначе все в скорости примем эту самую лютую смерть. Веди, граф!
