Нарочитое спокойствие в голосах дикторов и чиновников только усиливало общее напряжение. За этими пустыми фразами "безопасность народа" и "увеличение штата" чувствовалась нарастающая паника, которую власти пытались, но не могли скрыть. Все понимали: количество людей на улицах и в отделениях росло не от желания помочь, а от бессилия. Город задыхался. И никто не знал, когда наступит следующий вдох.
Новая кровь.
Полицейский участок на окраине города. Мужчина опёрся плечом о холодную стену душного коридора, пытаясь унять стук в висках. Его перевели в угрозыск из спецназа, где он привык к чётким приказам и видимым врагам. Здесь, в этом лабиринте лжи и бессилия, враг был неуловим, а приказы – расплывчаты. Только что он провёл первый день на новом месте, и это был не тот отдел, о котором он мечтал, заканчивая академию давным-давно. Не романтика раскрытия громких дел, а вязкая повседневность, пропитанная человеческими страданиями и отчаянием.
В первый же день, который он воспринимает как падение жизни, ему приставили напарника. Но ему никто не нужен, никого не хочет видеть.
– «Я сам разрушил свою жизнь, моя работа – горсть пепла в разрушенном мире, перевели, чтобы теперь она стала пешкой…»
Часы показывали семь вечера, но свет в отделении горел ярко, выхватывая из полумрака усталые лица коллег, кипы бумаг на столах, запах давно остывшего кофе из автомата.
Здесь, в угрозыске, слово "призвание" вызывало лишь кривую усмешку. "Призвание" здесь означало бесконечные допросы, бессонные ночи, пропитанные страхом и ложью, и осознание того, что на одного пойманного преступника приходится десяток тех, кто ушёл безнаказанным.
Он провёл рукой по лицу, чувствуя грубую щетину. Ночь будет долгой. Очередное дело о пропавшем подростке, ещё одно лицо на распечатке, которое скоро станет лишь статистикой. Он уже видел слишком много таких лиц. Закрыл глаза, пытаясь отогнать мелькающие образы.
В кармане форменных брюк завибрировал телефон. Он вытащил его – старая, видавшая виды модель с треснутым экраном. Когда-то, ещё до перевода, он поклялся купить новый, но деньги постоянно уходили на что-то другое. Это был не приоритет.
На экране, сквозь паутину трещин, виднелись его обои – фотография дочери. Ей было лет пять, она стояла в ярком летнем платье, широко улыбаясь, с двумя смешными косичками, торчащими по сторонам. Солнце заливало кадр, делая её волосы почти золотыми. Она была похожа на ангела. Фотография была сделана в парке, на карусели, за день до того, как они с женой разругались в пух и прах из-за его постоянного отсутствия и нежелания "жить нормальной жизнью". Трещина экрана разделяла фотографию – она словно рассекала её улыбку пополам, создавая зловещую тень.
Телефон завибрировал. Пришло сообщение: Жена: «Марк, у нас всё хорошо, не пиши больше, пожалуйста».
Лицо скривилось от невидимой боли.
Сев на стул и наклонив голову, он вспоминал, как телефон упал, как он увидел ужас в глазах дочери.
В тот день, когда он, злой и уставший, вернулся домой после очередного провального рейда.
Дочь стояла в дверном проёме, смотрела на ругающихся родителей испуганными глазами. А потом телефон выскользнул из рук, и экран лопнул и стал скорее похож на паучью паутину.
Символично, подумал Марк с горькой усмешкой. Как и его моральный компас. Когда-то он указывал на "правильно" и "неправильно", на "добро" и "зло". Теперь же стрелка металась, словно сломанная.
