Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы - страница 22



Цепкие черти луны.
Буквы – хвосты да рога,
Образов черные кости.
Ну, и чтоб мир поругал,
Правду в зрачки его бросьте.

«Зари настойкой сумрак лечит…»

Зари настойкой сумрак лечит
От боли, песни и тоски.
На ветках золотых предплечий
Созрели тяжко кулаки.
Свинцом упасть как можно ниже
И вылиться, как динамит…
В гареме каменном, в Париже
Богиня снежная горит.
Бокалы налитые бедер.
Метелью тела ввысь бокал…
Эй, губы срама, что ж не пьете?
Вулканы-груди – молока!
На тротуар!.. В дыму окраин
Эрекции фабричных труб.
Была б она – ее бы Каин
Собой облил, – не кровью труп.

«Рай один у Магомета…»

Рай один у Магомета,
Рай другой у Моисея,
У Христа, у Будды рай…
Сколько раев!.. И всё это
Для тебя, моя Психея, —
Где же слаще – выбирай.
Раев тьма под мышкой бога.
На челе его широком
Столько нет еще морщин.
С каждым создал он пророком
Рай особый… Раев много.
Только ад – у всех один.

«У ночи смысл неизъяснимый…»

У ночи смысл неизъяснимый,
Улыбка вечности у ней.
У облак – солнц цветные гримы,
И есть во мраке звон лучей.
И весть иная, золотая
У слова черненького есть.
И в нем, как жителей Китая,
Мечей таинственных не счесть.
Тогда, как свиток, как папирус
Любая скручена строка.
И слышу я, как пламень вырос
На клумбе радужной зрачка.
И мрак не мрак, а пламень слабый,
В нем солнц зародыши кишат.
И у стиха она должна быть,
Но только скрытая душа.

«В какой-то песне, в чьей-то басне…»

В какой-то песне, в чьей-то басне,
В часовне звездоглавой чад.
Тысячелетия не гаснет
Луны пудовая свеча.
Знать, был не в малом деле грешен
Ее поставивший купец.
Не ты ль, господь, в снегу черешен
Пришел раскаянье пропеть?
Ступай, ступай, в грехах великий,
Пред человеком ниц пади.
За кровь младенцев и за крики
Стучи по старческой груди.
Узнай, как смертью святость пахнет
Узнай, что грех лишь только жизнь.
Узнай, что веры в черепах нет,
Узнай себя и отвяжись.

«Скребут, ладонью важно гладят…»

Скребут, ладонью важно гладят
Уставших муз на влажном лбу.
В ночах крупитчатых тетрадей
Мешочки плоские скребут.
А вы кладете их на плечи
Ремнями свищущих машин,
Чтоб скреб мышей увековечить
Иль чтоб собрать за них гроши.
И не легко дают гроши вам,
Хоть пробой золота горят
На меди книг, и то фальшиво,
Эпиграфы чужих цитат.
Но не ругайтесь, ради беса,
Уйдут в прошедшее года,
Угаснет бешеная месса,
Умолкнут книги навсегда.

«Что печален, что рассеян…»

Что печален, что рассеян,
В блеске дня твоя Психея,
Или вяжешь ты стихи,
Иль во власти ты стихий?
И ни то, и ни другое.
Нынче в странном я покое.
Как пустыня, я молчу.
Тишины я тку парчу.
Так пред бурей нива дремлет
Так рассеянно грустна.
Снятся ей иные земли,
Спится сон иного сна.

«Снова я машу крылами…»

Снова я машу крылами.
Знаю, те крылья – сума.
Звезд световые рекламы
Сводят поэта с ума.
Ветер опять, как товарищ,
Хлопнул ладонью в окно.
Эх, моя радость, не сваришь
Нынче с тобой и зерно.
С ветром уйду я бродяжить,
К осени в гости уйду.
Струны из глоток лебяжьих
Тянет там месяц в пруду.
Всё до последней монеты
Тополь-старик отвалил.
Было б лишь снежно раздето
Пухлое тело земли.

«Века трещит, века поет…»

Века трещит, века поет
Ночей и дней кинематограф.
Галерка звезд в ладоши бьет
От нескончаемых восторгов.
Полоски аленькие зорь
Между квадратиками фильмы.
У боженьки сегодня корь,
И стекла кумачом обвили мы.
В петлю червонную луны
Иудой синим лезет вечер…
Ах, эти губы неземные,
Заката губы, человечьи…

«Затерялась в тончайших ущельях…»

Затерялась в тончайших ущельях,
В бездну черных веков сорвалась.