– Или, быть может, ничего не случится. Ты драматизируешь.
– Вполне вероятно. Допустим, она приедет домой, задержавшись на несколько минут, ляжет спать в обычное время, и все пойдет по-прежнему. Недаром психологи твердят, что люди склонны возвращаться к привычному укладу. Беда в том, что мы не способны повлиять на события, происходящие по мере этого возвращения. Мы здесь для того, чтобы контролировать значение переменных. Нельзя отменить случившееся, ведь при каждой отмене возникают сотни последствий. Наша работа заключается в том, чтобы искоренять темпоральную деформацию.
– А по-моему, в том, чтобы разрушать чужие семьи.
– Это несправедливо, Кин, ты же сам – воплощение темпоральной деформации. Знал ведь, что нельзя влиять на события этой эпохи. Если бы не ты, за кого вышла бы твоя жена? Какие двери закрылись в ее жизни? И в жизни всех остальных?
Маркус прочистил горло и распрямился, избегая смотреть Кину в глаза.
– А твоя дочь – предельная нагрузка на шкалу времени.
– Нет. Моя дочь – четырнадцатилетняя девочка.
– Которая не должна была появиться на свет. У Хезер была бы совершенно иная жизнь и совсем другие дети, но ты подменил ее судьбу собой и Мирандой. Сам факт существования твоей дочери деформирует время. А деформацию необходимо нивелировать. Чем мы и занимаемся.
– То есть ты хочешь, чтобы я просто исчез из жизни своей семьи?
– Да. Ты сам подписался на это, когда поступил на службу. Знал правила и понимал, что будет, если перестанешь их соблюдать, застряв в другой эпохе. Пускай ты изменился, но протокол остался прежним. Еще одно нарушение – и у бюро не останется выбора. Деформацию придется выправить.
Маркус снова облокотился на дверцу, поднял внимательный взгляд к небу и добавил:
– Но до этого лучше не доводить.
Лежавший на плечах Кина груз трансформировался в острое желание защитить дочь от Маркуса. Да и от всех, кто может причинить ей вред. От любого оружия и любой угрозы из будущего.
– Чтобы спасти их, ты должен уйти, – пояснил Маркус.
Вот так-то.
У Хезер не будет мужа. А у Миранды – отца. Не будет даже шанса попрощаться с Кином или ответить на его четыре вопроса.
В качестве ответа лучше всего подходило молчание.
Маркус неловко переступил с ноги на ногу.
– Десять минут первого, – сказал он. – В два встречаемся за мостом.
– Мы же друзья, – произнес Кин. – В твоем времени мы же друзья?
– Вспомнил?
– Нет. Догадался.
– Да, мы друзья. Но этого мне говорить не следовало, – покачал головой Маркус.
– Зачем так поступать с другом?
Маркус промычал что-то сквозь стиснутые зубы, снова покачал головой и обвел глазами черное ночное небо.
– Что посеешь, то и пожнешь.
– И что теперь будешь делать? – спросил Кин.
Профессиональные навыки Маркуса дали слабину. Он лукаво усмехнулся, будто ожидал, что Кин уже знает ответ на свой вопрос.
– То же, что всегда при посещении этой эпохи. Куплю что-нибудь перекусить.
Из кармана пиджака он достал тонкий длинный предмет.
Комплект палочек для еды.
Значит, это умение просочилось из будущего.
– Хезер всегда смеялась над моей склонностью есть палочками, – сказал Кин. – Как знал, что это старая привычка, хотя и не помнил.
– Врачи считают, что за время пребывания в этой эпохе личные воспоминания, скорее всего, исчезнут, но повседневные привычки останутся. Палочки для еды. Кофе с медом. «Арсенал». Это как мышечная память, понял? Возвращение к знакомому укладу. Даже не верится, что здесь до сих пор пользуются вилками. Они же такие неудобные!.. Ну все, долг зовет.
