Я подошёл к ней в тот момент, когда она что-то увлечённо набирала в компьютере, мило щёлкая клавишами. От меня требовалось подойти и остановиться, чтобы бег клавиш замер, она подняла глаза, и в тот момент, когда её красный рот делал рабочую дежурную улыбку, я услышал:
– Здравствуйте! Вам назначено?
– Да, – сказал я. Дальше я ничего не успел сказать, потому что она засмеялась, прикрывая свои губы тонкими длинными пальцами с сияющими чёрными ногтями.
– Прости, Макс! Прямо с утра голова кругом идёт! – вдруг сказала она. Честно говоря, мы с ней только здоровались, когда виделись, поэтому для меня её вопрос выглядел совершенно логичным. С чего бы ей меня знать? Но, не спорю, приятно, когда к тебе обращаются вот так неформально, почти по-дружески.
– Матвей Игнатович уже ждёт, проходи! С началом отпуска тебя!
– Спасибо, – сказал я, не зная, что я тут ещё могу добавить.
Матвей Игнатович стоял у огромного окна и курил, держа в левой руке пепельницу так, будто бы это был бокал с шампанским.
– Макс? Добрый день, Макс! Присядь!
В здании на самом деле курить нельзя. Более того, если попробуете закурить в любом другом помещении, то раздастся вой сирены, а с потолка вас польёт довольно серьёзный дождик. Но для кабинета Матвея Игнатовича сделали исключение. Ну как «сделали»… Были вынуждены сделать. Этот лысеющий придурок, когда погружался в работу, забывал обо всём на свете, доставал сигарету и прикуривал. Да, визжала сирена, всех выводили из здания, а его спасали не от огня, а от воды, сушили, штрафовали и проводили беседу. Потом снова и снова. После, наверное, десятой или двенадцатой беседы наконец поняли, что дешевле отключить в его кабинете пожарную сигнализацию. Теперь Михаил Игнатович курил в своё удовольствие в своём кабинете.
Увидев его в клубах сигаретного дыма, я автоматически смирился с тем, что мне предстоит выслушать от босса тонны словесного мусора.
– Как же давно я тебя не видел! – он прекратил курить и сел в громадное кожаное кресло напротив.
Я кивнул. Он реагировал на слова как бык на красную тряпку. Мне кажется, что для него принципиально сказать больше слов, чем его собеседник. Если кто-то что-то начинал рассказывать, то он бесцеремонно перебивал и начинал рассказывать что-то своё, даже не всегда по теме. Поэтому с ним было важно мало говорить.
– Как собираешься отдохнуть?
– Съездим с другом на музыкальный фестиваль, – сказал я.
– О да! Музыкальный фестиваль! – почти пропел Михаил Игнатович. – Я помню, как мы однажды с супругой пришли на концерт к Алле Пугачёвой…
Тут надо сидеть и кивать. По возможности не вслушиваться. Лучше представлять себе море. Знаете, когда идёшь по песочку, а волна с шумом подкатывает к ногам, облизывает по щиколоткам и откатывает обратно. Умопомрачительный процесс. Вот его могу терпеть вечно.
Через двадцать минут Михаил Игнатович поставил свою подпись под моим заявлением на отпуск.
Я вышел из кабинета с подписанной бумагой. Машенька посмотрела на меня и рассмеялась.
– Хочешь, я передам в бухгалтерию?
Я с радостью протянул ей лист. Она успела показать мне, куда его следует положить. Я ещё хотел поблагодарить её словами, но какой-то длинный парень в безупречно белой рубашке с коротким рукавом хамовато влез между мной и столом и прямо-таки прокричал:
– Оля, а Игнатыч у себя?
– Да, если хочешь, зайди.
«Оля?» – успел подумать я. Дабы не попасть в неловкую ситуацию, я поспешил к лифту. «Её зовут Оля?» – продолжал я думать. Как же так? Я был полностью уверен, что её зовут Машей. Когда нас представили друг другу? Я не смог вспомнить. Не смог вспомнить и хотя бы один раз, когда мне довелось назвать её по имени. Не смог. На самом деле и она меня по имени, если и называла, то крайне редко. Вот, например, сегодня.
