И она пьяная стала ползать к этому дому и кричать проклятия. Вечером, среди тишины, вдруг раздавался ее пьяный крик: «Это вы убили моего Витю!»
Она рычала. Выла, скулила. Но никто не выходил. Злосчастный дом молчал. Света в нем не было, темнота окутывала его, словно коконом. Валя выла до тех пор, пока не падала без чувств. Однажды, придя в себя она вдруг почувствовала, что у нее трясутся голова и руки. Правая рука тряслась сильнее, она стала сжимать ее левой.
– Вите не нравится, как я его обнимаю. Рука бьет его… – вздыхала она. – Вот уж давно не приходит, и не с кем поговорить, – жаловалась Валя в магазине.
На нее смотрели угрюмо и со страхом. Когда она уходила, начиналось обсуждение.
– Все Валюша сочиняет. Чо она может видеть. Зальет глаза, и на тебе: Витек является!
– Не скажи, сны бывают даже у пьяниц. Да они просто не помнят их.
– Сочиняет она все.
– Богомольная Валюша. Вовка, муж ее, говорит, что просит она у Бога такого сна, чтоб Витек пришел домой.
– Как дурил в детстве… не думал, что всем горе приносит. Бог все видит. Ночью горбатой весь рот порвал…
– В милиции доказали, что это не он.
– Сладу с ним не было. Каково бедной Лене было, когда он её внука подмял. Бедный малец… Каково его матери…
– Валька ведь тоже мать, какая-никакая.
Об убийцах Вити не говорили, потому что рядом была продавец, жена Федюни – хозяина желтой грязной избы.
Теперь проходя через перекресток, она останавливалась, слезящиеся бесцветные глаза смотрели куда-то вдаль, она что-то шептала. После тяжелых запоев она жаловалась не на здоровье, а на то, что Витюня к ней больше не ходит.
Ей хотелось разжать его пальчики, как когда-то в детстве, и насыпать в ладошку ягоды земляники, которые она собрала на деревенском кладбище. Теперь она стала собирать ягоды на местном кладбище на солнечной полянке, где похоронили Витю, и оставлять в туесочке на его могилке.
– Ешо не узнала, кто убил его, знаю где, а вот кто… Узнаю, узнаю… – вздыхала она.
Матери своей Валя не помнила, отца не знала. Родилась в деревушке среди гречишных полей и березовых лесов. Жила у тетки, истой двоеданки.
– Валька! – Едрить твою, где шатаешься? Налей теленку воды, курам сыпани… – кричала тетка, а маленькая некрасивая Валька уже давно убежала в лес на двоеданское кладбище, где в густой траве так много сладкой крупной земляники.
Девочка была некрасивой, кривоногой, сутулой. С бесцветными глазами и уже тогда с жиденькими волосиками. Кажется, время остановилось для ее тела. Чуть подросла – все. Тёмная деревенская жизнь с ее грубыми нравами никак не вязалась с той красивой природой, тихой, неяркой, но по-своему прекрасной, с медленной рекой и прозрачными озёрами, окружавшими деревню. И здесь всегда такая тишина. Но Валя, кажется, не задумывалась над этим, не понимала божьей красоты земного мира.
Пробродив среди могил, Валька бежала с букетиком земляники домой. Там ждала ее взбучка. Однажды, в поисках коровы она забрела в овраг. Ей тогда шёл шестнадцатый год, пора девичьей весны, но она не похорошела. Тут в густой, пахучей траве подмял ее под себя пастух Вовка, огромный парень, с маленькой головой, немигающими глазками и широченным ртом. К удивлению сельчан, он не отказался от Вальки, и стала она хозяйничать в его доме.
Скотник и скотница, они работали на ферме в вечной грязи и вони, в холоде и жаре под натиском осатанелых мух.
Во время обеда трудились на своем огороде, где собранная в мешки картошка не доживала до утра. Хозяева, умаявшись и упившись до бесчувствия, спали здесь же, а благодарные воры успевали перенести мешки к себе, благо жили недалеко. Освежевав свинью, относили окорока в кладовку, забыв ее запереть, но не забыв напиться и наесться до отвала. Сосед умудрялся поживиться чужим мясцом.
