Текста указа не было, подробностей никаких. Я вскочил, оделся, напился чаю и с первым поездом уехал в город. В вагоне говорили о роспуске, но только на основании этой заметки. Никто ничего не знал.
С поезда Финляндской железной дороги я поехал к Государственной думе, так как она всего ближе к вокзалу, и увидел перед воротами полицейскую охрану, никого не пропускавшую внутрь дворца, а на воротах плакат с Высочайшим указом171.
От дворца я поехал, опять-таки по соображениям топографическим, в помещение кадетской партии и только оттуда – в Трудовую группу. В оба места проникнуть было вполне возможно, – они оставались свободными от полиции. И там я узнал, что кадеты решили собраться в Выборге, чтобы там на свободе обсудить положение, и приглашали и трудовиков, и кого можно было из беспартийных172. Я зашел еще в редакцию «Нашей жизни»; это был воскресный день, газеты по понедельникам тогда не выходили и, следовательно, по воскресеньям редакции обыкновенно были пусты. Тем не менее кое-кого из редакции я там нашел; все были очень растеряны.
Как я уже сказал, роспуск застал Думу врасплох. Однако кадеты еще за несколько недель до роспуска приняли на всякий случай некоторые решения. Думали, что указ о роспуске будет торжественно прочитан Горемыкиным в пленарном заседании, – и вот на этот-то случай, согласно принятому решению, была заготовлена демонстрация, в которой Родичев мог бы оказаться великолепным Мирабо. Но роспуск ночью, запертые ворота дворца – этого никто не предвидел, и на этот случай не было принято никакого решения. Решение ехать в Выборг было принято только уже после роспуска.
Трудовики оказались столь же или даже еще более непредусмотрительны: у нас не было принято решения даже на тот случай, что правительство сочтет нужным любезно предоставить нам прекрасную сцену для яркой и очень выгодной для Думы демонстрации. В воскресенье 9 июля, собравшись в своем помещении, трудовики тоже, конечно, спрашивали себя, что делать. Говорилось о необходимости собраться где-нибудь в городе, либо в кадетском, либо в трудовичском помещении, либо где-нибудь в другом месте, провозгласить себя Учредительным собранием и ждать разгона казаками. Но эта мысль была явно не реальна, и потому трудовики приняли кадетское предложение.
Однако поехали далеко не все. Были кадеты, которые уклонились от этой поездки, не дав никакого объяснения, и были трудовики, сделавшие то же; процент не поехавших трудовиков был даже больше. Немногочисленная группа «правее кадетов» не поехала принципиально; внепартийная масса не поехала, может быть, потому, что не вся она узнала вовремя о постановлении, а может быть, и по другим, принципиальным или личным соображениям. Но только из приблизительно 500 депутатов поехали всего около 170.
С депутатами поехали и лица, работавшие при думских партиях. С трудовиками поехали я и еще кто-то, с кадетами – В. М. Гессен (членом 1‐й Думы он не был), Струве и еще несколько человек. К трудовикам присоединились и социал-демократы.
Кадеты, нужно отдать им справедливость, сумели быстро найти и подготовить помещение в одной гостинице, недалеко от вокзала, и столь же быстро подготовить материал для заседания.
Президиум весь был в полном составе. Заседание открыл Муромцев173.
На это заседание посторонние, т. е. не члены Думы, допущены не были. На нем было быстро принято решение обратиться к народу с воззванием. Что же касается самого воззвания, то предложено составить его проект на предварительных заседаниях партий, а затем согласовать их на общем заседании. Однако проект кадетского воззвания был уже готов и дан трудовикам.
