– Я так понимаю, на этот паровозик билет достать нелегко, – мрачно говорит Зоя, прислонившись лбом к стеклу.
– Нет. С приходом бури мы будем отрезаны от большой земли, физически и в плане связи. 303-я полностью контролирует железнодорожный узел, а раз Штаб уничтожен – значит…
– Погоди, как так – отрезаны?
– Единственная нить к Большой земле теперь – это военная телеграфная линия, проложенная под тундрой. Вон она, станция телеграфа. За вторым КПП.
– То есть, – мрачно говорит Зоя, – железку и связь контролируют морпехи, и с ними у тебя отношения не очень. И позвонить не получится никуда, – резюмирует она, рисуя на запотевшем стекле непотребное.
– Это раньше были – “не очень”, – вздыхаю я, возвращаясь к креслу.
После Предательства остатки 303-й оказалась под надзором Управления, которое по приказу Адмиралтейства начало перекраивать бригаду на свой лад, рвать клыки, которые она отрастила при Викторе. Очень многим это не понравилось. И чем дольше это нездоровое взаимодействие продолжалось, тем больше со стороны военных было нарушений, тем больше появлялось недовольных. А потом на ж/д заселился Левченко, и ситуация стала совсем плачевной. Сложно сказать, кого 303-я теперь ненавидит больше – драгун или нас.
– И чего дальше? – спрашивает Зоя, упав на диван. – На жопе сидим, пока какая-нить мразь про нас не вспомнит и не придет раскулачивать?
– Нет, – решительно говорю я. – У нас остается один выход – найти Алхимика, как хочет Удильщик. Если найдем, то Удильщик даст нам свою протекцию, под ней мы переживем любую бурю.
Закрыв глаза, Зоя неодобрительно хмурится.
– Это вообще что за тип, а? Что за Алхимик? Чего за ним все бегают?
– Сейчас расскажу. Главное – я знаю, как на него выйти.
– Но ты же говорил…
– Это вчера было. Слушай меня, – говорю я.
Алхимик, тогда еще неизвестный никому, впервые попал в лучи софитов, когда я еще жил в Санкт-Петербурге. За его исследования его по-тихому вытурили из Польши, и на время он осел в тогда еще украинском Донецке. Там он в тайне продолжил свою работу, да так успешно, что в самый разгар гражданской войны к его лаборатории подъехали на БТР и разнесли весь дом из пулемета. Виктор Воронин лично договаривался о его экстрадиции, а когда не вышло договориться, БТР, его гараж и окружающий поселок попали в новостную сводку как очередная жертва украинских артобстрелов. Алхимик переехал сначала в Санкт-Петербург, а потом сюда. Здесь он стал объектом интереса многих. Алхимик был мастером в обращении с клещом. Людей он видел, как просто массу глины, и своим долгом он считал вылепить из этой глины что-то стоящее. В первые годы после закрытия города в ОКБ даже думали, что перед ним лежит выдающаяся научная карьера. Его специфические пристрастия открылись лишь позже…
Я пытаюсь поудобнее устроиться в кресле, а Зоя тем временем встает и начинает расхаживать по комнате.
Прозвище Алхимика стало синонимом скандала. В городе у него не было постоянного места обитания, никто не знал и расположения его клиники. Но для человека из органов сбор информации, главным образом компрометирующей – процесс естественный, и на Алхимика, среди прочих, я давно собирал досье. Так, в свободное время. На всякий случай. И вот вчера утром, в собранную мной мозаику…
– Эй! Ты слушаешь вообще?
– Нет, – отвечает мне Зоина спина. Зоя перебралась на мою силовую раму.
– Ну и кого ради я здесь распинаюсь?
