Слёзы наполнили глаза и покатились по щекам неудержимым водопадом. Я ничего не помнила, но чувство потери окутало меня беспросветной тучей отчаяния.
— Кристин.
Плеча коснулась чужая рука, и я шарахнулась в непонятном гневе.
— Не трогайте меня! Не прикасайтесь, слышите!
Красивые черты Геллерта исказила боль, однако он сразу же взял себя в руки.
— Конечно. Простите.
И просто был рядом, пока я навзрыд оплакивала то, что даже толком не могла вспомнить.
Но вот слёзы иссякли, оставив за рёбрами лишь гулкую пустоту.
— Кристин, — в голосе Геллерта как будто прозвучала нерешительность. — Пожалуйста, выпейте это.
И он подал мне привычный серебряный кубок.
«Очередной отвар», — равнодушно подумала я. И честно сказать, будь там даже яд, всё равно выпила бы — может, даже с большей радостью.
Однако это и впрямь оказался восстанавливающий отвар, как обычно, совершенно мерзкий на вкус. Впрочем, в этот раз я проглотила его даже не поморщившись. Вернула кубок Геллерту и, крепко обхватив колени, уставилась в никуда.
— Я искренне сочувствую и соболезную вам, — с запинкой произнёс Геллерт, но его слова пролетели мимо, почти не задев сознания.
— Как это случилось? — после слёз голос звучал сипло и почему-то обвиняюще.
— Вы должны сами это вспомнить, — тон собеседника сохранил прежнюю доброжелательность. — И я прошу вас не расспрашивать слуг — ради вашей же пользы.
Если это намёк на камеристку, то…
— Ни о чём я не расспрашивала! — зло ответила я. — Жюли сама всё разболтала.
По лицу Геллерта скользнуло гневное выражение.
— Не сомневаюсь в этом. И прошу прощения, что решил это единолично, но с сегодняшнего дня у вас будет новая камеристка. Более разумная и деликатная.
Это стало настоящим облегчением, хотя голос рассудка заметил, что от Жюли можно было бы узнать много важного. Однако я всё равно выдохнула:
— Спасибо!
— Не за что, — кривовато усмехнулся в ответ собеседник.
Наши глаза встретились, и я почувствовала, как потеплели мои щёки. Ну что за качели: то видеть его не хочу, то наоборот, сердце дрожит, как заяц.
— Вы будете обедать? — мягко спросил Геллерт.
— Нет. Боюсь, мне кусок поперёк горла встанет, — вот теперь я говорила чистую правду.
— Тогда отдыхайте, — Геллерт поднялся с кровати. — Я загляну к вам вечером, если вы не возражаете.
— Да, конечно, — так надо было ответить. Впрочем, возражала я или нет, сама не смогла бы сейчас сказать.
Геллерт наградил меня мягкой улыбкой и оставил одну. Я же подгребла под щёку подушку и закрыла глаза с намерением если не поспать, то хотя бы мирно полежать, ни о чём не думая.
Особенно о моём нерождённом ребёнке и о странном видении с двумя чёрточками на бело-синей полоске.
***
У меня получилось немного подремать, пока слуха не коснулся шорох открывающейся двери и шелест ткани. Я разлепила веки и сонно посмотрела на вошедшую девушку в платье горничной.
— Доброго дня, госпожа, — присела она в неловком реверансе и с детской непосредственностью сдула со лба пушистую светлую прядку. — Меня зовут Лидия. Монсеньор сказал, что вы согласны видеть меня своей камеристкой.
— Да, — отозвалась я. Нехотя зашевелилась и села на кровати. Наморщила лоб: надо ли мне сейчас что-нибудь? И придя к выводу, что нет, продолжила: — Пока можешь быть свободна. Я позову, если понадобишься.
В отличие от Жюли, Лидия оказалась куда более послушной служанкой. Без лишних разговоров она сделала ещё один книксен: «С вашего разрешения», — и выскользнула за дверь. А я, вместо того чтобы снова лечь, поднялась, одёрнула платье и медленно двинулась в обход по комнатам «госпожи княгини».
