Вопрос в том, кем окажется Лилу-Анна: безобидной грэмурой или опасной таталой?
Размышления прервала звонкая пощечина.
– За что? – прижал Венди ладонь к покрасневшей щеке.
Пати не ответила, презрительно хмыкнула и величественно удалилась.
– А ничего, бодрит! – признался друг. – Своевольный мальчишка, значит… – ухмыльнулся он.
– Тебя по-хорошему попросить за другими не повторять, или как получится? – спросил я, не теряя добродушия на лице.
Утратив ко мне интерес, Венди с прищуром принялся изучать кокетливую особу, с которой я разговаривал минуту назад.
– Беатриче… А у тебя недурной вкус, – ткнул он меня локтем в бок, и я подавился вишенкой с коктейля, с трудом её проглотив.
– Знаешь её? – просипел я в ответ.
– А ты не помнишь? Во время дарений она присутствовала в тронном зале с папашей и строила тебе глазки.
Я взглянул на девушку ещё раз: чёрные локоны и выразительно чёрные глаза.
– Нет, не помню.
Он уставился на меня, будто только что я совершил преступление против человечества. Не-а, не поддамся на провокацию. Пусть помучается, соображая, насколько у меня короткая память. На красивых девушек. Беатриче Вилейская… При дворе за глаза, с завистью или с восхищением, её называли Бриллиантом, со слов Кантэля, моего незаменимого камердинера. Да-да, я не мог не заметить, что прибывший ко двору граф Вилейский лелеет надежду породниться с нашей семьёй за мой счёт, и велел Кантэлю разузнать, что к чему. Земли графа и его заслуги перед отечеством меня не сильно волновали, а вот сама перспектива стать мишенью для удовлетворения амбиций – не радовала. Нет, граф, промажете, потому что связывать себя узами брака это то, что я хочу в последнюю очередь.
– И о чём вы с ней говорили? – заподозрил Венди меня в обмане.
– Да ни о чём. – Заприметив, что я стою один, а значит, представляю лёгкую добычу, Беатриче спикировала на меня, как коршун, одарила сияющей улыбкой, находясь во всём блеске красоты и юности. С полным осознанием своей неотразимости. – Спросила, не желаю ли я прогуляться по ночному саду.
– Вот как. – Венди выдержал паузу, что-то обдумывая. – А ты что?
– Сказал, что мне вреден ночной воздух.
Он опять помолчал.
– Насколько вреден?
– Я бы сказал, совсем противопоказан.
– Уверен?
– Без сомнения.
– Я так и думал, – просиял он. И сразу пошел в атаку.
Через полминуты сквозь какофонию музыки и светской болтовни до меня донеслись обрывки витиевато сотканных комплиментов, а еще через минуту звук влепленной от души пощёчины и возмущённый возглас:
– Хам!
– Что, птичка не твоего полёта? – спросил я, оценив степень ущерба: да, Пати была значительно милосердней в отличие от «бриллиантовой фурии».
Подойдя ко мне и потирая пунцовую щёку, Венди и рта раскрыть не успел, как перед моим носом промелькнула копна белокурых волос, и снова раздался этот уже в чём-то приятный звук пощечины.
– Ненавижу! – выдохнула налетевшая девушка.
– Элиза, ты всё неправильно поняла! – поспешил оправдаться встревоженный душевными и физическими потрясениями Венди.
– Прошу прощения за сцену, ваше высочество, – обратилось ко мне это грациозное, белокурое создание, приседая в реверансе и виновато краснея.
– Ничего-ничего, не обращайте на меня внимания, дорогая леди. Если Вендиан вас чем-то оскорбил, то он в вашем полном распоряжении.
– Ну, спасибо! – сквозь стиснутые зубы буркнул Венди, сверля меня благодарственным взглядом.
