Очень быстро, неприлично быстро гойдел Лихаэр женился на матери, и моя жизнь снова круто изменилась. Вероятно, в лучшую сторону, хотя – как посмотреть.
К дворянам мой отчим не принадлежал, о чём мать непременно зло и саркастично напоминала ему и мне во время своих всё более частых алкогольных возлияний. Не дворянин, но весьма обеспеченный человек, он совершил неплохую сделку, заключив этот брак – дом, по сути, достался ему бесплатно. Своё состояние мой новоявленный отчим сколотил на весьма популярных среди знати охотничьих собаках. Именно под эти нужды он и присмотрел наш запущенный, но просторный сад – многочисленные пустовавшие подсобные помещения были переделаны под тёплый и просторный питомник и площадку для выгула. Дело гойдела Лихаэра процветало – очередь на дорогостоящих щенков была расписана на пару лет вперёд. Мать не помогала ему, но и не мешала, бродя по дому, как приведение – бледная, с впалыми щеками и синяками под глазами, с кислым запахом изо рта и мутным равнодушным взглядом. Периоды этих её хаотичных брожений сменялись затишьями, когда она и вовсе пропадала из виду – повзрослев, я стала понимать, что это означает. То ли мучимая виной за повторный брак и предательство отца, то ли просто поддавшись постыдной слабости, она постепенно спивалась, и в моей жизни никакого участия не принимала.
Зато гойдел Лихаэр принимал. Более чем.
Он следил за моим питанием, здоровьем и гардеробом, устроил в школу, несколько лет подряд нанимал гувернантку на те дни, которые я проводила дома. Он обращал внимание на мои успехи в учёбе, особенно – в математике, хваля их и всячески поддерживая, давая понять, что подобная «изюминка», обычно несвойственная молодой девице, ему чрезвычайно нравится. Думаю, я могла бы привязаться к нему, потому что, как и любой ребёнок, не могла не тянуться к заботящемуся о нём взрослому, но отчим пугал меня своей непробиваемой прагматичностью и расчётливой рациональной жестокостью. Не раз и не два я видела, как он самолично топит в питьевой лохани негодных нестандартных щенков. Не раз и не два я замирала от ужаса и острой недетской жалости, тайком обворачивая тряпками их маленькие, выброшенные в мусорную кучу тельца, чтобы потом закопать на заднем дворе.
А ещё меня отчего-то пугало до дрожи, как ласково и в то же время задумчиво, оценивающе он на меня смотрит. Не только жестокость, но и ласка, и забота гойдела Лихаэра были от и до выверенными, расчётливыми.
Собак он растил на продажу.
А чужую девчонку растил для чего?
4. Глава 2.
С моих четырнадцати лет – примерно, я не запомнила точной даты - забота гойдела Лихаэра перешла в несколько иную плоскость. Мать к тому времени я перестала воспринимать как полноценного члена семьи, да что там - как полноценного человека, и мне и в голову не могло прийти пожаловаться ей на своего отчима. Впрочем, нет, один раз я всё-таки сказала ей, что мне неприятно его пристальное внимание, но мать пробормотала, что «Корин – единственный, кто заботится о нас», и, сказать по правде, мне нечего было ей возразить. Подозреваю, что каменный особняк с окружавшим его бывшим садом по документам давно уже принадлежал исключительно предприимчивому гойделу, нечего было и думать затевать судебную тяжбу и пытаться что-либо вернуть назад. Окажись мы на улице, судьба матери, пристрастившейся к бутылке так, как не всякий разорившийся ми′рский – мирскими называли у нас демобилизованных по причине подорванного здоровья бывших военных – была бы незавидной. Что же касается моей судьбы, благодаря отчиму, иллюзий я не питала.
