Женщина с винтовкой - страница 17

Нужно ещё добавить, что мой папа, георгиевский кавалер ещё Русско-Японской войны, почти никогда не рассказывал нам о своих боевых переживаниях. И моё мнение о войне и её ужасах я составила себе больше по газетам, журналам и батальным картинкам. Лёля и того меньше знала что-либо о военной жизни. Но, разумеется, сознаться во всём этом было невозможно. Мы с Лёлей переглянулись с видом старых вояк и самоуверенно улыбнулись друг другу.

– Да, конечно, наше решение твёрдо и серьёзно, – заверили мы полковника. Да и как в подобных обстоятельствах было ответить?

– Тогда подпишите это вот обязательство, – протянул он нам по листу. Там на пишущей машинке было отпечатано, что я, нижеподписавшаяся, даю обязательство, поступив в батальон, беспрекословно подчиняться введённой дисциплине и назначенным начальникам и после прохождения военного обучения обязуюсь отправиться на фронт и там на положении нижнего чина выполнить свой военный долг согласно присяге российского солдата.

Конечно, сердце у нас немного ёкнуло в момент подписания такой бумаги, но мы задавили в себе внутреннее беспокойство. Полковник записал все данные о нас – адрес, год рождения, образование и прочее и велел прийти на медицинский осмотр завтра 23 мая в 10 часов утра.

– На всякий случай проститесь надолго со своими родными, – сказал он коротко и на наш полувопросительный, полуиспуганный взгляд добавил:

– Если вы по состоянию здоровья будете приняты в батальон, – вы сразу же поступите в распоряжение товарища Бочкарёвой для дальнейшего военного обучения.

– Нужно с собой взять что-либо?

– Чем меньше – тем лучше. Только принадлежности личного туалета. Не забудьте, что вы будете на положении рядового солдата Российской Армии.

Мы обе были здоровы «как огурчики» и поэтому нисколько не сомневались, что медицинская комиссия будет для нас только проформой, что мы обе уже приняты и что мы УЖЕ солдаты великой Российской Армии.

Последний вечер дома был и радостен и печален одновременно. Но всё-таки радости или, пожалуй, оживления – было больше. Ведь что ни говори, у молодости столько розовых надежд на «ЗАВТРА», что сегодня кажется им почти прошлым.

Мама была внимательна и молчалива. Порой мне казалось, что я поступаю бесчеловечно, оставляя её одну: папа на фронте, Лида где-то около фронта, и я вот, младшая, ухожу от старой мамы (в возрасте 18 лет все человеки за 40 кажутся форменным старичьём) в казарму. Было как-то неспокойно на душе, словно совесть покалывала, но всё равно: отступления не было уже ни формально, ни, особенно, – морально.

Мы были обе очень нежны друг к другу в этот вечер, чувствуя, что, в конце концов, наша воля играет в жизни очень маленькую, вспомогательную роль, и что мы обе являемся какими-то простыми песчинками в вихре событий… Я многое испытала в своей жизни, и в меня давно уже вкоренился этакий фатализм, но фатализм не восточный, пассивный: сидя на ковре, скрестив ноги и попивая кофе, философски ждать событий, а фатализм активный – как говорят во Франции: «Выполняй свой долг, а дальше – воля Божья…»

В те дни все газеты Петрограда (при императорах он звался Санкт-Петербург, после начала войны – более звучно – Петроград, а после смерти Ленина – Ленинград, за что, как говорит анекдот, на том свете Ленину регулярно попадает по шеям от петровской дубинки) пестрели описаниями воскресного митинга. Уж, конечно, везде были портреты Бочкарёвой, и восторженно расписывалась история её жизни. Оказалось, что она была простой крестьянкой, даже совсем неграмотной (когда потом нас кололи этим, мы заявляли, что первый в истории мира офицер-женщина – Жанна д’Арк тоже была неграмотной. Господи, как важно звучало это «ТОЖЕ»!). По одной версии она потеряла мужа на войне и пошла заменить его в солдатском строю. По другой – её личная жизнь и замужество сложились неудачно, и в 1915 году из Сибири она получила личное разрешение Государя на поступление в строй солдатом. В дальнейшем её история была типична для хорошего храброго солдата. Бочкарёва мужественно вела себя в многочисленных боях, участвовала во многих опасных разведках, вынесла на своих плечах многих раненых из огня, несколько раз сама была ранена и, видимо, честно и беспорочно заслужила и свою славу, и свои боевые награды. (Кстати армия знала её под именем «Яшка».)