Женщина с винтовкой - страница 7

Другой выразился почти так же:

«Сбили с Матушки России царские обручики, бережно, крепко и умело её державшие веками. Ну и рассыпается русская клёпка»…

И, действительно, даже я, весёлая, беззаботная гимназистка, чувствовала, как назревает в стране что-то грозное. Все были пьяны революцией. Всем она представлялась не кровавой гнусной мегерой, как мы знаем её теперь, а Алой Принцессой сказки.

Красные банты, восторженные речи, знамёна, оркестры, яростные споры, политические разглагольствования о «свободе» – всё это создавало атмосферу нездоровой лихорадки. Что будет дальше с Россией – никто не знал. Теоретически считалось, что Временное правительство будет продолжать войну «до победного конца», а летом Учредительное Собрание определит форму дальнейшего государственного устройства России. С наблюдательностью молодой девушки я отметила тогда же, что монархия не перестала существовать в России. Великий Князь Михаил, которому Государь передал трон, только отложил принятие власти до «волеизъявления народа» на Учредительном Собрании[4].

Газеты того времени были полны политикой – тогда все вдруг стали «политиками» и важно рассуждали о государственных вопросах. Я тоже пыталась читать эти газеты, но, признаться, начинала тут же зевать, и меня тянуло ко сну. А вместе с тем простые слова Ленина, брошенные в толпу с броневика на «том» митинге, с какой-то странной резкостью врезались мне в память. В них была какая-то страшная сила и, помню, в тот же вечер, проводив на вокзал Жору Лукина (в глубине сердца я называла его уже «Жорочкой»), я долго не могла уснуть и всё старалась понять, о чём же, собственно, говорил этот толстенький человечек – Ленин.

Выходило что-то неразрешимое. С одной стороны, я не питала никакой злобы к какому-нибудь Миллеру, а, с другой, он пришёл незваный на русскую землю. Правда, он пришёл сюда не по своей воле, мобилизованный, но ведь как раз в это время он, может быть, убивает моего папу. И, если, по Ленину, не надо воевать – то кто же тогда защитит нашу Родину, если немцы будут наступать? И кто на кого, собственно, напал? Кто виноват в войне? Почему простой народ отвечает за чьи-то ошибки… Почему, может быть, через несколько дней этот вот «мой Жорочка» будет умирать с пулей Миллера в животе? Справедливо ли это?

Я всё ворочалась на своей постели, не находя ответа. Не хватало знаний, жизненного опыта и… ума для решения этих задач. Впервые в моей жизни чужие слова вызвали в моих мыслях такую бурю. Лида, которая, приезжая в отпуск, всегда спала в моей комнате, заметила моё волнение и не без ласковой насмешки в голосе вдруг лукаво спросила:

– Что, Нинка, всё о своём бедном солдатике думаешь?

Я почувствовала, что кровь приливает к моим щекам, и страшно разозлилась.

– Ах, какие пустяки! Я не об одном «солдатике» думаю, а о миллионах. И знаешь, Лидка, совсем я запуталась…

И забравшись по старой привычке к сестричке под одеяло, я рассказала ей о своих сомнениях. Та ласково гладила меня по волосам – что-то материнское всегда было в её отношениях ко мне. (Наша мамочка была очень сдержанной на ласку и нежность). Дав мне выговориться, она тихо, но твёрдо ответила:

– Перестань ты об этом думать, глупышка. Не твоих мозгов это дело. Если Государь, правительство и Государственная Дума решили воевать, как можешь ты спрашивать, это нужно или не нужно, правильно или неправильно?