Вдалеке продолжало играть радио, по улице проехала пара мотоциклов, озарив фарами темноту. Виктор, хотя и был с закрытыми глазами, свет от них отлично видел. Привычные вечерние звуки поселка рисовали в его голове четкую картину.
На переулке, прежде чем разойтись, остановились покурить два мужика, видимо, вместе шли с автобусной остановки. Они обсуждали предстоящее дерби Спартака и ЦСКА. Потом перешли к политике, а точнее – Ельцину и Лебедю.
Виктор обостренным слухом улавливал каждое слово.
– Про Солдата слышал? Там еще, кажется, ему срок накрутили.
– Ну и слава Богу, – отозвался второй. – Без него поселок хоть нормально поживет, а что там в Крестах с ним случись – никто плакать не будет.
Мужики покашляли, попрощались и разошлись.
А Виктор ворочался и все не мог уснуть.
Вспомнил, как в каком-то фильме под Новый год видел, что если мучает бессонница, то надо представить вереницу овец, которая идет куда-то вдаль по белым облачкам. И, чтобы успокоиться, их надо считать. Герой, проделавший такое, засыпал незаметно, а следующем кадром было уже утро.
Виктор представил вереницу пушистых мультяшных овец: она проходит вдоль его улицы, на переулке не меняет направления, движется до конца, у леса задает маршрут к посту совета, к центру, но не добирается до него, так как раньше заворачивает направо – в сторону старенькой церкви и исчезает за воротами, ведущими во двор поселковой святыни. «Раз, два, три…» – проговаривал он про себя. Доходил до тысячи, сбивался. Потом складывал насчитанные группы овец, упражняясь в математике.
После болезненного выходного Виктора на работе немного посочувствовали, но обратили внимание на помятый вид: всегда был строгий пробор, зачесанный на правую сторону, а тут не пойми что – волосы в разные стороны. Работал всю неделю он плохо, крутя в пальцах острозаточенный карандаш, пялился в очередной чертеж и ничего не предпринимал. А вот коллеги предприняли: доложили начальству. Особенно докладывал Петр Васильевич, седовласый мужчина серьезных лет, он давно метил в конструкторы, но точно понимал, что вперед Виктора ему туда не попасть. А скорее всего, не попасть никогда – возраст, хронический гастрит, отсюда и непредвиденные больничные. Да и по сообразительности до Виктора было не до-стать, несмотря на опыт, исчисляющийся десятками лет.
На удивление, после одного из рабочих дней Петр Васильевич предложил Виктору малость расслабиться, зашли в закусочную у проходных и пили водку граненниками, закусывали чебуреками. Воняло прогорклым маслом. Гул от обсуждений последних политически-спортивных новостей убаюкивал.
Опытный Петр наливал себе поменьше, Виктору – побольше. Пятница для него была убита.
Утром, борясь с тошнотой, он начал догадываться, что, оказывается, может пить без тормозов. Представил, как, шокировав всю улицу, в расстегнутой рубашке он плетется к своему дому. Улыбнулся – вот я какой, получайте меня – хорошего такого.
Это не деревья сажать по выходным. Не чинить крыльцо баб Насти. Это куда лучше – быть настоящим!
Пожалел, что не затянул какую-нибудь громкую песню, что разбудит уже убаюканных в домах малышей. Ничего, решил, что в следующий раз обязательно споет.
Карьера Виктора пошла под откос. Сказывалось равнодушие к работе. Все делал спустя рукава, рефлекторно, не задумываясь. Конечно, сказывались и пьянки. И сказывалось что-то еще, но из окружающих никто не понимал, что именно.
