– Кринж?
– Типа «капец», «е-мое», «ұят болды»[14].
Дедушка Гизат хмыкнул:
– Я же много работаю. Нет времени на интернет.
– Все равно кринж.
* * *
Тем же вечером Гизат Хамзаулы, как обычно, смотрел телевизор, переключая каналы в греческой пляске сиртаки – туда-сюда. И вдруг пришло сообщение от Мерей.
Он улыбнулся, поскольку это случалось редко.
В сообщении была ссылка, нажав на которую, он оказался в блоге дочери: красивая брюнетка в синей блузке улыбалась ему с фотографии.
«Мәрияш қалай апама ұксап кетті»[15], – подумал Гизат Хамзаулы, увидев в дочери образ своей покойной матери. Он листал ленту, фотографию за фотографией: дочь в обнимку с сыновьями, дочь пьет кофе с Мерей, дочь с мужем…
Генерал долго не ложился спать: знакомился с взрослой Марияш. От поста к посту он чувствовал гордость от того, какой выросла его маленькая упрямая девочка. Он смеялся над ее разговорами с детьми, улыбался ироничным заметкам о самой себе, огорчался ее провалам, радовался достижениям и продолжал листать вниз, не осознавая, что именно ищет.
Когда генерал наконец увидел себя в пестрой жизни дочери, то на долю секунды замер от неожиданности. Но палец кликнул по фотографии быстрее, чем он решил узнать правду под ней:
Любое поздравление с днем рождения меня или моих детей он подписывает одинаково: «Көкең[16] – Ғизат Хамзаұлы».
В этом весь он: и родной «көке», и в то же время – держащий дистанцию «генерал».
Вспоминаю, как по дороге на работу строгий, но смущающийся көке молча завозил меня, в короткой красной юбке, в школу. Звонил мне, студентке МГУ, и молчал в трубку пару секунд, пока я не начинала что-то рассказывать, и только потом заботливо спрашивал, тепло ли я одета и хорошо ли питаюсь.
В его молчании есть все: и предупреждение, и наказание, и похвала.
Хвалит он особенно! Представляя новым знакомым, говорит: «Бұл – Мәрияш, МГУ-ды бітірді…»[17] На этом все! Зато сидишь потом годами в декрете довольная: «Он хвастался мной! Он гордится мной!»
С тех пор как я вышла замуж, отношения у нас по протоколу. Вот только любовь к моим детям выдает его любовь ко мне.
Гизат Хамзаулы прочел пост, и у него перед глазами появился образ Мариям, но не студентки, не школьницы, а четырехлетней малышки в желтом пуховике, сидящей рядом с охранником на скамейке.
Он забыл ее забрать из детского сада. Жена оставалась дома с младшим ребенком, уверенная, что Гизат зайдет за дочерью. Сотовых телефонов не было, за окном уже стемнело, ну как иначе?
Но Гизат допоздна рассматривал жалобы. Поджимали сроки, и он заработался. Подходя к дому, он вспомнил, что надо зайти в магазин за молоком «на утро», а потом и о том, что должен был забрать дочь еще три часа назад.
Молодой прокурор рванул изо всех сил – и уже через двадцать минут оказался на давно опустевшем дворе детского сада. Там он перешел на шаг – быстрый, размашистый, якобы уверенный, – хотя внутри все переворачивалось: «Все ли в порядке с дочкой? Вдруг она плакала все это время?»
Едва он открыл дверь, как Мариям, послушно сидящая рядом с охранником, вскочила и с разбегу кинулась в отцовские объятия. Гизат счастливо подкинул ее несколько раз в воздух, сдержанно кивнул охраннику и на всякий случай взглядом пригвоздил того к стулу: «Не смей осуждать. Самобичевания хватит на годы вперед».
Вот и сейчас, когда он задумался о дочери, то сразу вспомнил ее в тот поздний вечер в детском саду. А не в родильном доме, где впервые увидел Мариям.
