– Джока Гнусавого зарезали! Насмерть!
Морай отодвинул тарелку и недоверчиво посмотрел на взбудораженного вестника, ожидая продолжения. Бренн исподлобья глянул на друга, не переставая работать ложкой, Якоб развернулся, не скрывая интереса, а Лотта запричитала, уставившись на Дуги заблестевшими от любопытства голубыми глазами:
– Никак сынка хозяина мясной лавки, что у Старого рынка? Что ж это делается-то, люди добрые!!
Морай нахмурился и кивнул, указывая Дуги на лавку за столом. – Джок… Это вроде как сотоварищ ваш по школе?
– Да не сотоварищ он вовсе… – возмутился Дуги, следя, как Лотта накладывает ему в миску дымящуюся похлебку, – а вовсе наоборот… Ну, то есть, он учился в нашей школе, только он на три года старше и уж давно у папаши в цеху мясном управляет, то есть, управлял…
– Так это ты с ним то и дело задирался? – приподнял бровь Якоб, подмигнув Бренну. Судьба Джока его мало заботила.
– Было дело, – не стал отрицать Бренн, – и не раз. Последний – недели три-четыре назад. Гнусавый тогда и сам с разбитой мордой ушел, ну и мне досталось, чо скрывать… – Он помолчал, пожал плечом. – Похоже, кого-то Джок задрал даже больше, чем меня…
– Ну, считай, одним врагом меньше… В драчке что-ль бошку проломили? – предположил Якоб, поворачиваясь к Дуги, – иль пырнули? Из-за девки, наверное… В таких летах завсегда из-за девок страдают… – Он покосился на упитанный зад нагнувшейся к очагу Лотты.
– Да, не, – Дуги замотал головой, отвергнув версию Якоба, – какие девки – его урод гнилой порешил!
Лотта с грохотом уронила угольный совок. Не глядя, уселась на табурет, запачканный мукой, и подняла к потолку ладони, бормоча призыв к Жизнедателю о защите от скверны. Но ее голубые глаза от ужаса и восторга стали раза в два больше.
– Я сам все видел! – зачастил Дуги. – Сидит Джок в Трех углах с выпученными глазами, красными, как у кроля, – портки в дерьме – вонища, а изо рта, ушей и зада крови натекло целую лужу. Так никакой человек убить не может, только урхуд. Мамаша его голосит на весь квартал, папашу, слыхал, удар хватил. А Непорочные уже двоих Дознавателей прислали с отрядом эдиров – всех вокруг допрашивают, кто что видел, что слышал…
– В Трех углах, говоришь, – уточнил Морай, – где три дома углами сходятся… да кто там что увидит? Место глухое, хоть и проулки к нему ведут. Ни дверей, ни окон, кроме щелей чердачных. Глухие стены… И чего ему там понадобилось?
– Известно чего, – хмыкнул Якоб, – через Три угла самый короткий путь к Веселому Дому Флоринды, – аккурат, если идти проулками от Старого рынка…
– Тьфу ты, паскудник, – поджала губы Лотта, метнув негодующий взгляд на парня, потом бойко вскочила. – Еда на столе, чай вскипел. А я на минуточку тут… сбегаю, поспрашиваю – поймали злодея-то гнилого? Иль злодейку! – она выразительно посмотрела на Якоба. – Может, он деву какую невинную с добрым сердцем обольстил, обрюхатил бедняжку, а жениться не захотел, вот она ему и прислала ответочку…
– Ну, дела! – брови Якоба взлетели к короткой соломенной челке, – хряка жопоротого в бок! Мясника кто-то раскурочил, как свиную тушу, – и это называется ответочка от невинной девы с добрым сердцем?!
Дуги, похоже, уже забыл о Джоке. Он, торопясь, дохлебывал похлебку, осведомляясь у Бренна: – Рыбалить идем? У Зуба, верняк, уж с рассвета куча удильщиков, точно говорю…
Бахвалясь, Дуги потряс новым удилищем из бузины и вопросительно поднял брови, глянув на Морая и надеясь на разрешение. Ночью неплохо штормило – рыболовецкие барки в Старом порту бились друг о друга, обдирая бока. А после ночных штормов к берегу часто прибивает целые косяки больших жирных пеструнов, которых посетители Пьяной русалки заказывают запеченными в сливках целыми сковородами. И понятное дело, что пара ведер вкусных рыб не будет лишней ни в таверне папаши Мартена, ни в доме Морая.
