Жертва короля - страница 18

Радка миновала две галереи – стражники удостоили её парочкой взглядов вскользь, да и только. Лестница, коридор с густым зелёным ковром, ещё одна лестница. Зевающая Сола отодвинула ведро, пропуская Радку, и проворчала:

– Все не спят, а… Пожалуюсь вот, что по девкам бегаешь!

– Да ну тебя, – понизив голос до привычного гудения Радона, смутилась Радка. Сола сдвинула густые брови и погрозила:

– Ты смотри! Ежели чего – чтоб женился как миленький!

– Да женюсь, женюсь, – окончательно засмущался Радон и, надвинув шапку пониже, ссутулил плечи и торопливо зашагал по коридору.

За углом Радка выпрямилась, стряхивая порядком надоевшего Радона, и свернула налево, на широкую лестницу, ведущую вниз, – отсюда уже пахло зажжёнными благовониями.

Когда ей снились птицы – или жуки, или бешеные собаки, или крысы, или ещё кто – она всегда приходила к Ташш. В детстве к мамке бегала и к бабке, первой утыкалась в пояс, пахнущий мукой, потом и специями, второй – в шершавые ладони, грубые от постоянной стирки в ледяной воде. А тут, в королевстве-без-проблем, в Земле Ташш – никого другого не нашлось. Только кусок камня с лицом богини, дунувшей на пустоту и родившей мир.

– Эй! – Последняя ступенька почти вылетела из-под ног, когда Радка услышала оклик.

Оглянулась, накидывая Радона, как куртку в холодный день.

– Чего ещё?

По коридору шагал, засунув руки в карманы, Кидар. Безрукий Кидар, Кидар-вкривь-и-вкось – как только его не называли. Кидар, которому вечно что-то не так. Радон притормозил, скрестил руки на груди, развернулся неторопливо – так казалось, что плечи у Радки шире, чем есть.

– Ну?

– Да погоди. – Кидар дёрнул плечом, ухмыльнулся, облизнул верхнюю губу, перечеркнутую тонким белым шрамом.

Говорили, прислонился в детстве к горячему противню – очень уж сладко пахло печёным сахаром. Теперь ему было сколько-то там за двадцать, но мозгов так и не отросло – он единственный из кухонных слуг постоянно ходил, то посасывая обожжённый палец, то подволакивая ногу, на которую уронил груду пустых кастрюль. Почему его держали до сих пор во дворце – одной Ташш было известно. Может, жалели как сироту. Может – как умственно убогого, кто их разберёт.

Он наконец спустился по ступенькам, притормаживая на каждом шагу, ухмыльнулся шире прежнего и сказал:

– Радончик. Я тут слышал.

– Ну? – свел брови Радон.

Радкино сердце отчего-то забилось, а в животе похолодело.

– Слышал, что сиськи у тебя отросли. Дай потрогаю?

Дерзко протянутую руку Радон оттолкнул в последний момент, запнулся, чуть не рухнул наземь. Выпрямился, выплюнул:

– Кидар, сдурел? В портках у себя потрогай!

Кидар улыбнулся кривыми губами, шагнул вперёд. Радка отступила. Он же выше на полторы головы. И руки у него длиннее. Радон сглотнул, задрал подбородок, опустил руки вдоль тела, наклонил голову. Медленно сложил пальцы в кулаки. Кидар заметил – засмеялся мерзким смехом, похожим на индюшиное кряхтение.

– Ой, да брось, Радончик. Ну, жалко, что ли? Мне-то что, девка и девка, подумаешь, но другие что скажут? Я-то помолчу, но ты мне повод молчать дай, ловишь, ага?

На стенах плясали тусклые тени. В храме было тихо – только едва слышный треск свечей, не догоревших с заката. Мощная фигура Ташш возвышалась прямо за спиной у Радки и не могла помочь ничем.

Кидара, конечно, казнят за домогательства, ещё и в храме. Да и за что угодно казнят, если только Радка скажет Адо. Не просто казнят – на кусочки разнимут и скормят птицам.