Жест Лицедея - страница 59



Когда я уже почти поднялся по лестнице, в открытые окна послышался звук подъехавшей кареты, затем голоса. Мои приехали. Решил быстренько положить журнал на отведенное ему место и спуститься, чтобы встретить Наташу с «мамой». Скучал по ним в самом деле. Знакомы-то всего ничего, а на сердце по семье тоска. Наверное, здесь как-то замешана память в теле сусла. Без шуток, они для меня теперь - семья. Очень необычная, с редкими в своих странностях отношениями. Но разве не мы сами определяем, что есть для нас семья? Не думаю, что моя семья чем-то хуже, чем итальянская la familia. Кстати, у каждого в нашей семье кое-что имеется под подушкой. Этакий атрибут новых Разумовских, открывающий для каждого из нас вечерами свои горизонты. Вот теперь он есть и у меня. Теперь я полноправный член семьи, сразу в нескольких важных смыслах.

Когда я сбежал по лестнице, двое молодых мужчин поднимали вещи Наташи и Ирины Львовны наверх. Первой вошла в дом сестренка. Ирина о чем-то говорила у кареты с грузным мужчиной, в черном камзоле.

- Рад видеть, дорогая, - я обнял ее и поцеловал в губы раньше, чем она успела опомниться.

- Ну ты дурак! – усмехнулась она, и поверьте, сделала это совсем беззлобно. Было искушение прямо сейчас пустить ее через меню, посмотреть, что у сестренки на душе.

- Боишься, что мама увидит? – подначал я ее, отходя к лестнице.

- Боюсь, что мне придется врезать коленом по яйцам, - она рассмеялась и тут же важно заявила. – А в меня принц влюбился! И Степан Егорович обнаружил у меня огромные магические способности!

- А у меня, - я поманил ее пальцем, будто желая сказать нечто крайне важное. Когда она приблизилась, положил ей руку на талию и сообщил: - Есть отличное вино и страстное желание распить его с тобой вечером. И еще куча важных новостей. Но это потом. Придешь вечером тихо ко мне?

Она чуть оттолкнула меня, поглядывая на спускавшихся по лестнице мужчин и дворецкого.

- Приду, только если поцелуешь меня там… Там, где заканчивается туфелька! Прямо сейчас! - она мило улыбнулась и отставила ножку.

- Не при всех же, - по-моему ее наглость зашкаливала.

- Прямо сейчас! Я приказываю! – она строго смотрела на меня. – Иначе не приду! Давай, делай!

Вот же сука! Редкая, безумная сука! И «мама» уже закончила говорить с грузным господином в синем – это я видел в окно. Я мигом стал на четвереньки и чмокнул ее ступню. В душе все кипело от возмущения. Вот же сучка, ставить меня на четвереньки и губами в пыльные с дороги ноги! Но желание провести с ней вечер, который мог превратиться в очень интересную ночь, было выше.

- Так-то, Лаврик! – она неожиданно звонко рассмеялась

Я успел выпрямиться, когда Ирина уже входила в дом. Однако факт моего унижения наверняка видел Никифор Тимофеевич. Хорошо хоть не было рядом Леночки.

- Мама! Очень соскучился! - я обнял ее и поцеловал в краешек губ. Боги! Какая женщина! Какие у нее глаза!

- Саш, и мы с Наташей скучали. Вчера много вспоминали о тебе, - она, наверное, ждала, когда разожму объятия.

- Ирина Львовна, обед прикажите подавать сейчас или отдохнете с дороги? – спросил дворецкий, когда она повернулась к нему.

- Да, накрывайте на стол, Никифор Тимофеевич. Мы проголодались в пути. Сейчас переоденемся и спустимся к столу, - сказала она, направляясь к лестнице.

За обедом я решил не вываливать ворох своих новостей. За вкуснейшим борщом, слушал неторопливый рассказ Ирины о днях, проведенных в Сиде. Открытие ипподрома и выбор места для будущего колизея, прочие глупости – это меня мало интересовало. Удивило тяготение принца к римской культуре. Ну на кой они нам, со своими юпитерами, цезарями, да гладиаторскими боями, которые, кстати в их империи до сих пор в почете. У нас свои древние корни, и своя крепкая культура. Напоминало все это глупую тягу высокосветской России в 19-м веке ко всякому французскому, а в 20 и 21 веках к Западным «ценностям» - это я уже о покинутом мире Айфонов. Наверное, в некоторых россиянах эта скверна преклонения перед Западом, точно заразная болезнь присутствует во всех мыслимых мирах, хоть они магические, хоть компьютерно-электрические. Ну почему мы не любим, не уважаем сами себя?