Жестокеры - страница 6

***

Я до последнего сомневалась, стоит ли рассказывать всю эту историю… Историю, которая, к моему огромному удивлению, откликнулась невероятному количеству людей. О которой я бы хотела, чтобы никто никогда не узнал – ведь я допустила ее по собственной слабости, доверчивости и глупости. За которую мне стыдно – ведь в ней меня «съели». В ней я была жертвой. Одним из тех несчастных кроликов. Но я поняла, что я далеко не единственная, с кем это произошло. Именно поэтому я решилась высказаться.

Конечно, я предвидела все те насмешки, нападки, упреки, попытки раскопать что-то в моем прошлом и иные враждебные действия со стороны того «правильного» доминантного большинства, которое меня никогда не понимало и всегда пыталось задавить, – а их реакция действительно не заставила себя ждать. Одним из тех камней, которые полетели в меня после того, как я решилась сделать это, было обвинение в том, что я не писатель. Они правы: я действительно не знаю, как писать книги. Я совсем не знаю, как писать книги. Возможно, поэтому мое повествование получилось таким растянутым и таким сумбурным. И не всегда логичным. Но все же я считала гораздо более важным в принципе честно рассказать эту историю, чем сделать это по-писательски идеально. Я считала важным сделать это в мире, где все постоянно врут про всех. И постоянно всего боятся.

Честно, я и не предполагала, что этот поступок, на который я не сразу, но все-таки осмелилась, вызовет столь бурную реакцию.

«Кто она такая, эта АЕК? – возмущенно вопрошали мои старые и новые недоброжелатели, трясясь от праведного гнева. – И зачем ей все это было нужно?»

В самом деле, а кто же я такая?

Долгие годы я и сама не знала ответа на этот странный вопрос. Разве можно удивляться тому, что и они не смогли меня понять, верно оценить мои поступки?

Так кто я и зачем я написала эту книгу?

Знаете, у меня есть привычка наблюдать за своей жизнью с позиции зрителя. Когда случается что-то плохое и тяжело так, что, кажется, нет сил больше страдать и терпеть, я, вздыхая, мысленно пересаживаюсь в зрительный зал и смотрю на ситуацию не из своего тела, а со стороны, как бы отлетев от себя на несколько метров. Тогда нас становится двое: Я-герой и Я-зритель. Я-зритель наблюдает за Мной-героем и грустно улыбается. Все пройдет.

Но порой та часть меня, которая является Наблюдателем, хватается за голову и кричит беззвучным криком от всего, что делают с моим Героем – со мной. Тогда я теряю эту отстраненность и переполняюсь возмущением и яростью. Так произошло и в этот раз. Такое вообще со мной часто происходило, вопреки моему намерению сохранять отстраненность. Наблюдать за Мной-Героем – это мое пожизненное отчаяние, потому что не было и, наверно, никогда не будет больше такого безнадежного героя, как я.

И все-таки к тому времени жизнь научила этого безнадежного героя тому, что не умел делать все эти годы, – забывать трудные моменты. Так я и хотела сделать. Ведь полученный опыт оказался тяжел, слишком тяжел… А как мы обычно хотим поступить с тяжестью – будь то груз Нелюбви или какая другая ноша, сгибающая наш усталый хребет? Нам хочется одного: беззаботно сбросить ее и (ох уж этот сладкий долгожданный полет!) лететь в новую жизнь налегке, как будто ничего и не было. Не так ли? Каждый раз, когда темные времена, наконец, проходят, и нам становится чуточку легче дышать, мы все хотим лишь одного: побыстрее забыть все плохое, что с нами приключилось. Выдохнуть. Откреститься – как будто это произошло не с нами. Ведь это, к счастью, больше никогда не повторится, надеемся мы… В этой блаженной отрешенности, которой поддалась и я, так велик был соблазн и в самом деле все забыть и не ворошить больше свою память, не раздувать угли уже остывающего возмущения…