Читать онлайн Иван Куницын - Жил Певчий…

У знаменитого грузинского режиссёра Отара Иоселиани есть фильм – «Жил певчий дрозд». Чудесный, даже волшебный фильм. Снят он в 1970 году совсем при советской власти, а рассказывал о молодом человеке, который жил как бы в мире вне классов и систем, вне идеологий – в вечном мире людей. И вообще – в вечном мире. Этот молодой человек работает в оркестре, его задача всего лишь два раза ударить в медные тарелки, в начале и в конце выступления оркестра, и он добросовестно исполняет свою музыкальную задачу. Но в промежутках между этими ударами в тарелки – ускользает из театра, чтобы походя переделать много всяких маленьких, но всегда очень милых и добрых дел, почти не заметных для окружающих и совсем не заметных для него самого. Доброта его и желание всем чем-то быть полезным – и есть сама суть его существа. И приятен он, дорог нам как зрителям именно тем, что не осознаёт сам своего особенного очарования. Это осознаём мы, видящие доброту этого человека в самом её естественном проявлении.

Этот удивительный и даже прелестный фильм не был обласкан официальной властью. Но очень горячо полюбился тем, кто уловил в нём важное послание – душа человека важнее (о ужас!) любой исторической конъюнктуры, и даже больше того – её ценность не определяется социальной полезностью ни для общества, ни для государства.

Мне кажется, дорогой читатель, перед вами книга, которую создал человек, подобный герою Отара Иоселиани. Во всяком случае – родственная ему душа. Говорю так, потому что знал автора этой книги с рождения. Книгу эту, моего младшего брата, я составил из всего, что Иван написал за недлинную жизнь. Составил из «разбитых» осколочков этой жизни, запечатлённых братцем моим в свободном и абсолютно искреннем слове.

Это сравнение с героем фильма я сделал ещё и потому, что когда-то давно, обсуждая эту картину, мы оба с Иваном обратили внимание на потрясающую и щемящую сердце деталь – единственное материальное воплощение коротенькой жизни музыканта в фильме – на бегу же скрученная из проволочки фигурка, которую он оставляет после своего ухода от приятелей, и на которую они натыкаются случайно после внезапной и нелепой его гибели. Все же остальные проявления его доброй души – не имеют следа. Они, как дуновения ветра, не видимы глазу. И в этом такая печаль! И такое величие пребывания духа! Ведь получается в итоге, что незаметное и с виду очень скромное бескорыстие обладает неодолимой силой, как тот же свет или правда.

Что-то похожее случилось и с автором этой книги. Она тоже в определенном смысле – «проволочка», оставленная, почти походя, в разрозненных листах, рукописях, заметках, разлетевшихся по разным домам и жилищам, и вот, наконец, нашедших свой общий и единственный дом, в который мы имеем возможность войти. А хозяин покинул его навсегда, не дожидаясь гостей…

Владимир Куницын

Щука досталась нам подозрительно недорого – за два или два с половиной килограмма риса. Это была оглушительно чёрного цвета свинка, размером с маленькую собачку Щетинистая, тёпленькая, бойкая, беспрерывно хрюкающая и визжащая – она была сплюснута с боков до узости фанеры. Потому и прозвали Щукой.

Щука поняла сразу, что попала она к нам на съедение. Но тут начались бои, мы пропадали в батальонах на передовой, рванул, наконец, грозами сезон дождей, удалось настрелять зайцев и антилоп, и про Щуку забыли.

Вспомнили, когда среди бела дня, не прячась и не делая вид, что тяжко больна, Щука выползла к нам из-под дома, дерзко хрюкнула и вызывающе села на худющую задницу. От её разнузданной позы мы расхохотались. И вдруг кто-то ткнул пальцем – «ребята, да она пузатая»!

Свинка радостно взвизгивала, поворачивалась на своём малюсеньком хвостике по кругу и всячески показывала, что в брюшке-то у неё кое-что есть.

С едой в тот период опять было туговато, но Щука стала священной.

Разродилась она так же незаметно, как и жила, где-то под домом, и вывела на свет детёнышей, когда с едой у нас было уже совсем-совсем плохо.

Это маленькое неугомонное существо породило шесть чернущих крысо-свинок. Кормила она их с вызывающей весёлостью у нас на виду, раскинув ноги, и все они теребили её с обоих боков, как изголодавшиеся клещи.

Через неделю мы съели первого.

Щука пропажу не заметила и была, как обычно, весела.

Даже когда не стало пятого, она была беззаботна. Но когда мы забрали шестого, Щука исчезла. Один из наших охранников сказал, что видел, как она бежала в сторону ближайшей деревни – Шамутете.

Батальон «Буффало» в это лето обошёл нас стороной, и мы лишь изредка терзали друг друга боями с унитовцами.

И вдруг через месяц вернулась Щука.

Она ворвалась в нашу круговую оборону советников, через окопы, на жилую площадку и радостно расхрюкалась, тычась пяточком в ноги каждого.

Чем мы только её ни кормили и ни баловали, как только ни гладили и ни почёсывали. Щука была счастлива, безудержна и чувствовала себя в безопасности.

Она была с выпуклым животиком после путешествия в деревню и знала, что её эти небритые вонючие дядьки ещё долго не съедят.

За свою жизнь с нами она сходила в деревню ещё два раза.

После почти месячной нервотрёпки, самоедства и всё выжигающего презрения к себе за бессилие хоть как-то уменьшить количество оставленных грехов, выехал на действительную воинскую службу в Грузию, город Поти.

Очередной вираж, штопор, обрыв, трамплин, перелом – как угодно… Но ноет сердце не из-за крутой перемены, а, как ни странно, из-за бессилия переменить что-то, отломить, отбросить, очиститься. Слишком много долгов, невыполненных обязательств, примет полной или почти полной несостоятельности переполняют моё сознание, посылая импульсы в только что оставленную жизнь.

Эти импульсы-мыслишки как удивительно липкая паутина: чем больше от них отмахиваешься, вырываешься, пытаешься обмануть – приседая, прыгая, падая, прикидываясь ничего не замечающим – тем сильнее они обволакивают, нарастают, душат.

10 марта

Итак, произошло то, во что я и не верил уже, точнее – во что устал верить, как устаёшь верить в мечту, когда вдруг осознаёшь, что неспроста на пути к её достижению встаёт что-то уж больно много непреодолимых препятствий.

Неужели я всё же преодолел тот страшный год, который с садистской издёвкой затоптал, казалось бы, до того скотского состояния, из которого и выхода-то уже не положено. Но, оказывается, преодолел, на самом излёте сил, но выскочил из мёртвой зоны.

И вот я в Луанде.

Я не верил в это, даже когда уже появилась внизу сильно гористая саванна цвета хаки, пальмы, какие-то очень прозаические многочисленные баобабы, милый сердцу ещё по Кубе краснозём полей и дорог, океан, спокойный, как Путяевские пруды, трущобы пригородов и чёрные фигурки людей иной расы. Не верил, потому что самолёт мог ещё неудачно приземлиться или по каким-нибудь фантастическим причинам ему не позволили бы сесть, или меня ждал бы в аэропорту какой-нибудь серый человек с папкой и мёртвыми глазами, который бы тихо произнёс мою фамилию, и стало бы ясно, что всему конец.

Но самолёт сел, и встречали нас люди с нормальными озабоченными глазами, и окружающие меня соотечественники дружно и обильно потели всеми своими дебелыми, студенистыми зимними телами. Все советские, не сговариваясь, сбились в отдельную очередь на санитарный и паспортный контроль. Иностранцы говорливой разноцветной тоненькой струйкой протекали мимо невероятно чёрного пограничника в камуфлированной форме FAPLA, с невероятно ответственным видом отстукивающим печати в их паспортах. Эти обнажённые смуглые плечи, лёгкие майки, яркие платья, раскрепощённый смех представляли явный контраст с потной костюмно-галстучно-мокрорубашечной плотной, поругивающейся толпой, толкающейся около пограничной стойки плечами и разгорячёнными боками.

13 марта

Режущий наотмашь по глазам свет, особенно неожиданный после сумрака аэропорта. Никакого досмотра, и даже квитки на багаж не взяли. Бери свои вещи или чужие, составленные около сломавшейся багажной ленты, и иди себе.

15 марта

На улице прямо под ноги бросается стайка чернущих ребятишек и, жалостливыми голосами приговаривая, что «мамы нет, папы нет», выпрашивают что-нибудь поесть. Сердобольные русские дяди начинают рыскать по сумкам и раздавать всякую съедобную мелочь, производя этим жуткую суету среди чёрных ангелочков, возбуждая среди них отнюдь не гуманные страсти. Начинаются мелкие стычки, которые тотчас же забываются, как только появляется новый кусок, чтобы потом вспыхнуть с новой силой.

В Луанде с продуктами туго, но и работать местное население совсем не желает. Трудно представить время, когда закончится, наконец, война, не на что будет списывать лень и ничегонеделание. Придумают ещё какую-нибудь причину лишь бы не работать.

Город удивительно грязен. И если обшарпанность в прошлом красивых домов можно объяснить недостатком материалов для ремонта, а землю на проезжей части – тропическими ливнями, то свалки на улицах и заметный слой консервных банок, бумаги, целлофановых пакетов и другой городской грязи можно объяснить лишь полным равнодушием анголан к месту, в котором они живут. Понятна поэтому и непосредственность, с которой они справляют любую свою нужду прямо на улицах.

17 марта

Миссия наша расположена в неплохом месте. Она занимает целиком верхушку небольшого холма. Подойдёшь к парапету, и – ощущение, что стоишь на крепостной стене: до ближайших коттеджей метров 200, овраг с землёй кирпичного цвета. С двух сторон овраги, а прямо – океан. Вид хороший, а главное, продувается вся территория миссии. А вообще тесновато. От ворот в город до столовой, ограничивающей миссию со стороны океана, идёт аллея с манговыми деревьями и акациями, длиной метров 150. Слева и справа одно- и двухэтажные домики. Справа, на нижней террасе, небольшой сад с банановыми пальмами и тонкими стволами папайи, там же волейбольная площадка. Вот и всё. Если учесть, что выход в город запрещён, то территория эта до тоски тесная. Два шага – клуб, нищая библиотека, три шага – столовая, на втором этаже моего коттеджа – телевизор. Больше передвигаться некуда.

Когда ложишься на кровать, просто всем телом и мозгом чувствуешь беспрерывный волнообразный гул и вибрацию. Это кондиционеры всех комнат дома, вошедшие в резонанс. Наверное, людей с плохими нервами это потихоньку могло бы свести с ума. Да и на нас, молодых, это наверняка как-нибудь влияет. Открываешь дверь комнаты, как будто пробиваешь бочку – гул выходит. Закрываешь – и ощущение, что ты в каюте 3-го класса около машинного отделения большого корабля.

В столовой из-за стола отличная панорама через стеклянные занавеси: океан, пальмы, виллы и башни Луанды невдалеке, солнце и продувающий зал насквозь горячий ветер. А на стенах и колоннах застеклённые репродукции: снежные пейзажи, русская деревня, сосновый бор. Перед завтраком, обедом и ужином на специальном столе выставляют большие суповые судки с охлаждённой водой. Все подходят со своими стаканами, черпают половниками, ищут, где похолодней. Обыденный ритуал.

19 марта

Morir no es mas que vivir de otra manera – Смерть – не более, чем смена образа жизни. Философия язычника-негра, да и язычества вообще, основанного на одухотворении всего существующего: людей, животных, деревьев, вод и молний, земли и света. Всё имеет продолжение во времени и пространстве. Поэтому не стоит торопиться, потому что ничто не пропадает, ничто не создаётся, всё только трансформируется.