А тогда это была её жизнь. С нелюбимым мужем, с жестокой свекровью, с болеющими и умирающими детьми. Женщины того времени беременели и рожали сколько даст бог, сколько могли, столько и рожали. Главная ценность казахской женщины была как в матке, которая способна рожать. Без врачей, без ухода, без послеродовой депрессии. Дети умирали от холода, от болезней. Мать оплакивала своё дитя и рожала следующего. Так же и Кайша, у неё были выкидыши, были двое младенцев, которых она похоронила еще совсем грудными. Оттого она любила детей ещё сильнее. Каждого своего дитя она называла любя «кулыным». И глядя на их личики, была в те моменты счастлива. Это было её женское счастье. Её дети были и смысл и вообще её жизнь. Нерожающую женщину просто меняли на другую, а такую оставляли как работницу, заставляя делать самую чёрную работу, если она была из бедной семьи. Вообще девочке из бедной семьи доставалась тяжёлая судьба.
Поэтому многие хотели рожать сыновей. Но девочки были и живучее. В младенчестве из болезней выходили больше девочки.
Потом наступил голод. Тяжёлый и мучительный. Царская империя «заморила» голодом казахскую степь. Кайша в то время похоронила еще четверых детей. Не от голода – от болезней. Смерть просто гуляла по степи. Из семьи из девяти-десяти детей в живых оставались один или два. Иногда вымирала вся семья.
И это время пережила Кайша. И как будто принимая её жертву своим счастьем, Аллах сохранил всех её братьев и сестёр. Как они выжили, знают только они.
Умерла и свекровь Кайши. От старости, не от голода. Тяжёлая судьба, тяжёлые времена. «Женское счастье», слово тогда было не то что неуместно, это было бы издевательством. Счастьем для женщины было родить ещё детей, чтобы утолить горе от потерянных.
И после этих голодных времён люди тяжело, но оправились. И Кайша понесла ещё ребёнка. Она готова была к его потере. Но надежда в ней жила очень сильно. Этот малыш был для неё как луч солнца. Двое оставшихся в живых детей уже окрепли, но их забрали братья мужа, которые потеряли всех детей, и о возврате их назад муж сказал даже не заикаться.
Они жили в соседних сёлах, Кайша тосковала по ним безумно, но ей не разрешали с ними даже видеться. И этот малыш в её утробе был единственной её зацепкой за жизнь, последней попыткой выжить.
Наверное, это единственные 9 месяцев счастья женщины. Она каждое утро просыпалась ради него, говорила с ним, поглаживая животик, улыбалась блаженно и целый день ходила пела песни, смеялась, была счастлива. Она улыбалась каждому лучу солнца, была нежна и ласкова и с мужем, и с родными мужа, и с животными, и со всем миром. Глядя на неё и не зная её судьбу, все, наверное, подумали бы «какая счастливая женщина». Её глаза сияли особенным светом, щёки были румяные и свежие. Она как будто только начала жить, как будто только вышла замуж и это её первенец. И муж не был уже так противен, как будто жизнь заиграла новыми красками. И когда пришел срок рожать, она с особенным счастьем и упорством родила этого малыша. Родился мальчик, маленький, немного недоношенный, но живой.
Кайша плакала от счастья, прижимая его к себе так крепко, как будто только стала мамой и впервые в жизни она была так счастлива. И это счастье она чувствовала всем сердцем.
Малыш прожил ровно неделю. Ночью на седьмой день, когда Кайша спала, ей внезапно стало холодно, тело сжал жуткий холод. Она соскочила с кровати, подбежала к люльке, и всё поняла. Она не один раз видела, как остывало тело мла-денца.
