10.
Но вернемся к моим француженкам. Единственая возникла проблема, когда я вдруг понял, что время-то на исходе, а их надо доставлять во Владимир. Вернее сказать, понял это не я, поняло это пространство, потому что через две минуты кто-то сигналит во дворе, я выскакиваю, и там сосед наш дядя Эдик. Видимо, его привезли сюда или в какую-то соседнюю избу привезли человека, не помню, а он был с ним. Я понимаю, что машина сейчас пойдет обратно и говорю: «Послушайте, Вы нас не довезете?» Машина была министерская, ни копейки за это платить не надо было. Тем более я подросток, денег у меня вообще не было. Вот как интересно тогда можно было жить в стране нашего развитого социализма – тебя могли оставить с борщом, с грибами солеными, с хлебом и квасом домашним, который дядя Валера отменно делал с изюмом и держал в погребе. Он хорошо его делал на настоящем хлебе, безо всякой химии. Словом, все было хорошо, а денег, извините, нет.
Думаю, были, конечно, смешные деньги такие, приблизительные. Мне ж надо было как-то за автобус из Суздаля заплатить, да и на обратный путь мне бы даже хватило из Владимира. Короче, понял я, конечно, что этот уазик их спасет, потому что какие мысли у них проскакивали после того, как они выпили чаю, я представить себе не успел. Думаю, что мыслили мои близняшки о том, что задержка дней на пять произойдет у них в русской деревне. Разомлев от борща, от русской избы, где пакля видна из щелей даже в стенах, они все ж обрадовались машине. Потому что для них обратный путь был какой-то просто легендарный, он уже тонул во мраке легенд.
И дело не в том, что человек не способен девять километров назад отмахать, а дело в том, что легко вспомнить, как ты дошел, но сложнее представить, как можно отмахать назад столько же. Вот поэтому им Бог и послал эту машину, в которой я, собственно, и доехал с ними прямо до городка районного значения Суздаль, а дальше, видимо, они уже на автобусе добрались сами до райцентра под названием Владимир.
И на сем знакомство моих француженок с Владимиро-Суздальской Русью, было, по правде говоря, окончено. Знали ли они, что такое произойдет, и спрашивали ли они своих других соотечественников, как те провели незабвенные три-пять часов, отведенных на свободное время, не знаю. Однако, совершенно точно ясно, не будь этой прогулки, не поняли бы мы, насколько мы в чем-то друг от друга отличаемся, а в главном близки. Вкус воды, усталые ноги, свет в избе после долгой дороги, радость в сердце – это понятно каждому человеку…
Не влюбилась бы, наверное, тогда, ненадолго и бесмысленно, в меня Лора, видно, сразу решив, что я какой-то магический человек, коли не провел бы я ее с сестрой через такие поля тихо и спокойно, когда соткался из воздуха дом, борщ, чай и машина на обратную дорогу. И вот если бы не было всех этих простых чудес и этой простейшей человеческой истории, то, наверное, мне невозможно было бы сказать, что все-таки русский человек необъясним и является какой-то аномалией, как магнитная Курская аномалия.
А французский человек хоть и аномалией не является, но иногда хотел бы побыть немножко русским, чтобы хотя бы стряхнуть с себя налет цивилизации, даже коросту ее, я бы сказал. Так что ему для этого даже хорошо девять километров пройти от города исторического мимо тех мест, где когда-то были убиты первые невинные князья русские, подростки Борис и Глеб, ставшие первыми русскими святыми. Понять, что это все в общем и целом одно сплошное счастье. Что это счастье, когда пьешь ты этот воздух полной грудью, и что другого счастья быть не может. В подростковом возрасте так точно, да и потом на всю жизнь от этого в сердце нужная ямочка. А все потому, что все-таки бешеной козе семь верст не крюк. Вот и все.
