«Слушай, а, может, ты мне, того, врешь?! – зло и томно рассердился граф Аракчеев. – Вот позову я своих грамотных ребятишек, высекут они тебя, привидение ты немецкое! То есть ребятишки-то у меня неграмотные, но секут грамотно». «Эх, жаль, – сказало привидение будущего служителя и вскорости начальника тайной канцелярии Третьего отделения его Императорского Величества. «Эх, жаль, – грустно сказало привидение будущего Дубельта, – все Вам сечь да сечь, и не узнаете даже, отчего Никаноровну в дельфинарий занесло».
2.
А это и был как раз второй сон.
Приснился Никаноровне такой светлый и сырой дельфинарий, где ходил по нему человек в очках и с наушником в ухе. Бывают такие сейчас, носят это дело. Сам он был в пиджаке цвета дельфина. Тогда Никаноровна спросила: «Вы че делаете-то?» «Слушаю по ультразвуку записи дельфинов, разговоры их разбираю. Хотим мы подписать хартию дельфинов в Брюсселе, дельфины считают, что мы затираем их права». «А потом что?», – добавила Никаноровна. «Потом будем продвигать партию слонов», – ответил пиджачный. «А до коров доберетесь?» – встряхнулась бабка. «Ну это мы позже. И, к тому же, не мы. Мы вообще не по сельскохозяйственной части, – заверил пиджачный с этим в ухе. – И вообще, бабушка, это, я думаю, лет через пятьдесят только начнется разговор о правах коров. Хм, да уж, на согласование ведь годы уходят, бабуся!» «А то я, можно сказать, ее затираю, – рассердилась Никаноровна, – так ухайдокиваю, что пойди подвинься, и не слежу, что у нее лишай, вишь ли, высыпал. Вы мне не это ли хотели сказать? Не в этом ли меня обвинить собирались?» И тут Никаноровна как-то смачно и с разворотом плюнула на пол дельфинария и проснулась. И ни Аракчеева, ни Дубельта, ни дядьки в очках рядом не оказалось.
Я за свою жизнь слышал много песен на разных языках. Многие песни говорят о любви нелепой и несчастной. Многие выражают отчаяние и боль от жизни, от устоявшегося государственного порядка и рассказывают нужды людей, их несчастья и надежды. Многие посвящены детству, матери, иногда отцу, иногда предкам и дружбе. Иногда и скорой смерти. Много есть колыбельных. Есть у многих авторов привычка писать песни, описывающие прошедшую или проходящую юность. Диапазон большой. Однако я точно знаю, что нет ни одной песни, посвященной странным и тихим мамам. А ведь мы, по крайней мере, у себя в России, а когда-то и в СССР, живя в крупных городах в 80-е годы прошлого века, были окружены такими тихими странными мамами.
Подростки – существа довольно брезгливые, и мне было, конечно, неудобно, что она подходит ко мне и что-то чуть замедленно мне говорит и не видит со стороны как будто всей своей нелепости (почему потом некоторые служительницы литературных музеев производили на меня такое же впечатление, не знаю). А вся ее нелепость была в том, что штаны на ней сидели как-то неуютно, косо, как будто взяла она их у какого-то незнакомого мужчины и переодела их наскоро, перед тем, как прийти к нам в школу. Казалось, что они на ней вот-вот разойдутся, лопнут, а она как будто этого не видела. Она убеждала меня, что я должен подружиться с ее сыном, а я стоял застывший. А больше я был застывший от того, что она вот так вот выглядела, и от того, что она как-то тихо и очень нелепо и еле понятно просила меня подружиться со своим сыном, который учился в параллельном классе.
