И больше всего меня смущало то, как она все это высказывает, и еще то, что она говорит со мной, пока я на дежурстве и должен стоять как истукан на лестничной площадке у какой-то ниши и молчать. Вот так вот мне повезло!
А тогда ведь я еще комплексовал, что у меня внешне не очень красивая тетя: вытянутое лицо, большие глаза, я даже извинялся перед одним одноклассником, хотя в тот же вечер вспомнил, что у него такая же некрасивая мать. Не очень красивые, не уверенные в себе, тихие странные мамы окружали нас, а у меня была не очень уверенная в себе, веселая, невзрачная, прекрасная, несчастная моя тетушка. Лешка тогда пришел со мной в первый раз в гости к дедушке и к ней (они вместе годами делили двухкомнатный красивый закуток коммуналки над Таврическим садом), и я как-то коряво и длинно-мудро извинялся перед ним, а он все не мог понять, в чем я перед ним извиняюсь. А извинялся я перед ним только в том, что у меня такая красивая мама и такая не очень привлекательная тетя.
Вспоминая лица моей тети и Лешкиной мамы, я теперь понимаю, что у них обеих была проблема со щитовидкой. Тетя моя была бездетной, это было связано с тем, что она родилась во время войны. О, эти бездетные болезненные женщины! О, эти влюбленные в своих сыновей косноязычные тихие матери.
Мы подружились с сыном той самой тихой мамы всего лишь через год. У него было нормально все с одеждой, сидела она на нем вполне прилично, и штаны и пиджак. К маме его я привык, у нее были небольшие задержки речи, она была немного глуховата. Прекрасные котлеты – вот, что она умела делать.
Мы до сих пор общаемся. Он пристрастился когда-то к алкоголю, у него второй брак – подобный диагноз можно поставить многим людям моего поколения. И вдруг я вспомнил, как мы таскали в школе шкафы, а он стащил с себя галстук и спрятал в карман, сжав в комок, а я подумал: «Как неряшливо!» Сколько же раз я позже проявлял подобную неряшливость! Правда, галстуки я никогда не комкал.
1.
Я, когда открыл глаза, не мог сначала вспомнить, где я, куда мы приехали и почему это все такое мягкое подо мной: и белье, и матрас. А все было мягкое потому, что это было свежее гостиничное белье и спал я на кровати с мягким гостиничным матрасом, очевидно, специально подобранным для номера люкс, и потому, что это был самый лучший гостиничный матрас, который можно себе представить. Тут я сразу все вспомнил.
Ну да, конечно, мы приехали сюда вчера, это номер люкс, город Краснодар, я сплю в своей комнате, мебель пахнет деревом и немного ДСП. Мама уже года четыре как с дядей Германом, мои вторым папой, поэтому нам и дали люкс, а театр наш в этом городе на гастролях.
Мой непосредственный отец состоит в этом театре очередным режиссером, он в подчинении у папы Германа, я немного отдаю себе отчет, что он именно в подчинении. Тут же совершенно случайно я вспоминаю, что сегодня вечером мне придется идти на спектакль отца, а я уже ясно осознаю и точно, что у Германа спектакли лучше, пронзительнее, как-то сумрачно-точнее что ли, недаром я в одном из них играю.
Я о чем-то таком думаю, как вдруг заходит мама и говорит, что сегодня я провожу день с отцом, он только что звонил. Мне весело, но веселье я стараюсь прятать, и вобще… При маме принято отзываться об отце как-то более пренебрежительно, чем при других людях, либо соглашаться на ее какие-то замечания (как бы между прочим) или такие сравнительные характеристики (иногда), которые дают обычно лузерам. Соглашаться с ней или участвовать в обсуждении отца – это в общем-то одно и то же.
