Оказывается, детство детей такое короткое, – далее наступает
ужас подросткового возраста, и потом – полный отрыв от твоей
цивилизации: обезьяны, берущие палки, обретают личную почву
и обзаводятся потомством. Бывает даже, ты идешь в ногу
со временем, но когда рядом самый быстрый и успешный – ты
теряешься, словно муравей в траве, и пропадаешь вовсе из поля
зрения. Что там тебе травинки нашепчут – никого ты больше
не волнуешь, ни ты, ни твои мысли. Горевать больше не о чем, сливаешься с травой и отползаешь от слонятника.
МАМА
Для мамы навсегда актуальным является знать, что у меня, моих
детей и внуков все хорошо. У нас от нее всегда есть яблоко, абрикосики, насущные советы и слабеющая рука помощи.
Но несмотря на слабость, рука мамы – главная помощь, мы ценим
ее энергию. С мамой веселее и безоблачнее, и песня «Пусть всегда
будет солнце…» относится к маме и всем ее советам, и ее помощи.
Но объяснять ей очевидное, бывает, как писать по глянцевой
поверхности: все слова отскакивают, и остаются подкрепленными
с фундамента мыслей главными постулатами ценности утраченной
страны СССР.
Моя мама от рожденья впитала в себя доброту и широту русской
души. Она и сейчас может запросто отдать свои последние крохи, слепо веря во что-то сверх разума, в то, что, видимо, спасало ее, когда при ее рождении она осталась в живых, вылетев из лона моей
бабушки, когда та спрыгнула с грузовика во время эвакуации
24 марта 1941 года. По стране уже ходили толки о предстоящей
войне с фашистами, и людей эвакуировали, чтобы спасти
от вымирания.
Эта невесть откуда взятая сила спасала ее и в младенческом
возрасте, когда ушедшие на заработки взрослые оставляли своих
младенцев одних, чтобы заработать на жизнь, а малыши сосали
вложенную им в рот марлю, облепленную вокруг хлеба, размоченного водой, напополам с горючими слезами, – это было их
питание. Баба Аня рассказывала, что мама высасывала весь хлеб
из марли. Значит была жизнеспособна. Такие дети, по существу
жертвы войны, начинали ходить только к трём годам.
Каждое лето с моей бабаней, ее сестрами, их мужьями
и детьми, – уже после войны, уже когда тетя Тася вернулась
из фашистского концлагеря с дядей Кузьмой и крохотной тогда
дочкой Надей, это после Польши, где бывших военнопленных, узников германского концлагеря, откармливали и лечили, – моя
мама ездила в Безводное и там «гоняла собак». Мне было непонятно
это выражение, и вообще для чего нужно было «гонять собак»?
Я всё своё детство играла с мальчишками в войнушку, а после
семи лет меня определили сразу в две школы и пришлось играть
на пианино, дабы ублажать папин слух Бахом и Моцартом, а не только воплями соседей, что «Аленка с мальчишками опять
стекла разбили и веревки с бельем порезали на парашюты для
своих каких-то раненных!..» или «Взорвали у костра за линией
коробок спичек и мой Вася пришел в продырявленной новой
рубахе!..», а также «Угомоните вы свою Аленку, она с пацанами
сожрала всю морковь у нас, с чем теперь зимой суп варить, ой, беда
на нашу голову!?!»
Но когда я обратилась к Баху, Генделю, Моцарту и Анне
Магдалене Бах, к Паганини, то соседи перестали вопить, а пацаны
провожали меня с нотной папкой до дверей музыкальной школы
первый год, а потом нашли себе другие занятия, как то картинг
и физика. Так мы объявили мир по всей округе, и больше никто
не использовал недосушенного белья, что висело на улице, для
парашютов, чтобы спасти раненных русских солдат, за которыми мы
