чудилось, что он меня любит и хочет жениться. Своей наивности я
до сих пор стыжусь, но мне всегда хочется думать о людях лучше, чем они есть на самом деле.
Мама всегда была человеком, наделенным чувством
грузоподъемной ответственности за моё будущее, оттого мне так
доставалось, – мне или убедительно врали, чтобы я отказалась
от своего дерзкого решения, или убеждали на примерах
в правильности мнения взрослых о предмете внимания.
Действовало. Я была беззащитна перед узколобыми мудрецами
мира сего, насмерть закрепощенными рамками приличий и разных
там ответственностей. Их крутые скулы, склоненные надо мной
в экстатическом припадке доступных ребенку изъяснений
(извращений), приводили в отчаяние моё недозревшее желание
сопротивляться. Моя внутренняя армия сопротивления частенько
терпела полный крах, и мечты рушились о ледяные глыбы
хрусталиков, воткнутых в моё безобразное поведение. Оно было
действительно безобразным.
Самым вопиющим фактом моей четырехлетней от рождения
безнравственности, было есть мороженное, когда «в семье денег
на хлеб не хватает», и это при том, что двоюродному брату Алеше
(мы жили в одной квартире с братом моего отца и его семьей) родители покупали даже машинки, а мне пластмассового пупсика
было
не
допроситься.
Бесполезность
просьб
сказалась
парадоксально: когда я подросла, то родила двух подряд «пупсиков»
себе, оттого, что в детстве игрушечных не покупали!!! Вот вам, взрослые!!! Вот вам и еще раз вот!!! Сейчас, в начале двадцать
первого века, молодежь не лезет за советом к старшему поколению, а знает, что ей делать. Они ржут над нами, – мы верили
в коммунизм, жили с идеей, которую время обратило в бред, и, оказавшись у разбитого корыта, мы не вправе, по мнению молодежи
начала нового века, острить своими советами и мудрыми изысками.
Наше дело – тихое, – посапывать в две дырки, пока они, активные
деятели новой России, делают нам страну, приведенную к абсолюту
запустения за годы нашей слепой веры в светлое будущее, которое
наши предки увидели в сталинских снах о жизни в стране Советов.
Вот как раз советов как таковых им-то от нас и не надо. Ну что же, пусть делают свою новую, лучшую от нашей, жизнь, но без нас. Когда
желание помочь определить ситуацию и разрулить ее иначе
не приводит к желаемому результату, остается только повиноваться, чтобы не быть убитой совсем.
САЛАЖОНКА
Пятнадцатилетняя роженица оказалась крепким орешком: хранила свой секрет до самых родов. Когда мои дети напомнили
мне о том телефонном разговоре и о подруге Толика, с которым моя
старшая дочь ходила в детский сад, Салажонка дала свой номер
телефона им, и я объяснила ей, где врач, который ей пригодится
перед родами и поможет подготовить ее мать к новости.
Психологическая поддержка была необходима и матери, поскольку
ее могла и кондрашка хватить ненароком, и девочка могла
пострадать при этом и морально и физически, – взрослые же
звереют от несостыковок их мечт с глупейшей реальностью. Самой
мне приходилось шифроваться, иначе родители юной мамы, пожалуй, и на мне могли возместить свое негодование. Весь вопрос
оказался в бабке Толика. Она знала о беременности
пятнадцатилетней подружки ее внука Толика, но когда девчонка
родила, брыкалась руками-ногами, инфаркт ее не хватил, но бабуся
навязала юному отцу мысль, что он просто «поиграл» и не имеет
никакого отношения к своему ребенку. Вот она, бабская озверелость.
Проблем не надо. А малышке, салажонке, значит, с «игрушкой» этой
