мелькающем рядом поэте, которого я не могла принять за друга
тогда, а теперь… Странно, почему именно он стал носителем той
непосредственности, на которую покупались многие мои
почитатели? Неужели он так хотел приобщиться к моему
миросозерцанию, что случайно похитил исконно моё обаяние
юности?..
Ранимую гордость я тоже нахожу, но теперь она стала уродливым
и болящим шрамом, а в юных поэтах она видится недозрелыми
составными крыльев, недоразвитыми крыльями.
Я хочу снова стать нежной и привлекательной, но эти развитые
крылья пугают взмахами людей. Они шокируют и отвращают потому, что нет рядом сильного, – только лишь мелкие грабители моей
сокровищницы, так ярко теперь блистающие моими прежними
достоинствами. Грешные, грешные люди, они смеют называться
друзьями, не желая видеть и слышать моих тонких страданий, причиненных утратами и обретением ими моих утрат. Это всё
бывшие друзья, покинувшие меня, бросившиеся с добытыми ими
моими сокровищами навстречу суетности и приобретению
авторитета. Мое имя они помнят, но лишь вскользь, как вспоминают
настоящего владельца замка родственники, разорившие отца своей
игрой в рулетку.
Их обретения теперь не отнять. Можно лишь убедиться
в присутствии качеств, так родных мне, так поднимавших меня над
толпой марионеток, что в том полете я, очевидно, потеряла курс
и сбилась с пути. А в это время друзья – враги похватали все мои
выигрышные фишки и стали играть ими на своем поле, не пытаясь
нагнать на пути и отчасти поделиться награбленным у меня же.
Браво! Хапуги, обольстившие меня своим вниманием и неприкрытой
игрой в добродетель, теперь на конях и брезгливо трогают
кончиками пальцев простертые к ним руки вместо настоящего
приветствия друзей, вместо того, чтобы поздороваться, – налет
сочувствия с истинным равнодушием, разбавленным красным
льдом – их прежней искренней кровью друзей, готовой влиться
в мою рану для братания. Но как я могла смотреть на их игру сквозь
пальцы и не предпринять козырного разворота на вираже?! Мне
было жаль их, мое живое сердце всегда принадлежало им без
остатка, и они воспользовались этим, как жадные дети вокруг
обряженной в сладости елки.
И совсем уж неожиданно для себя я обнаружила ненависть
и злобу в отношении меня в своем самом близком друге. Оказалось, он кормился возле меня моей любовью и нежностью, сам же
набивал свою пустоту моими богатствами, и теперь, преобразившись
и обернувшись ко мне обратной перспективой, он удивляет
бывшими моими богатствами своих почитателей. Это не базар: твое – мое, это неблаговидные факты жизни. И где теперь твое, где
мое – сам Бог не разберет. И чья сама-то я – неизвестно. Богова, наверное. Дети выросли, мужем новым так и не обзавелась. Истинно
Богова. Недоученная салажонка.
Но все тучки и туманности восприятия мира побеждены
случайной выползкой в свет, – вот увидела мило прогуливающегося
журналиста с его благовоспитанной семьей, царапнуло ощущение
привязанности, даже магнитного притяжения к этому фрагменту
действительности и захотелось жить, вдыхая легкими воздух
счастливого благоденствия в упоении страстью интеллектуального
общения. Но прошли мимо друг друга, как послушные факты
разумного бытия: он – с женой и взрослеющим дитем, я – со своим
ощущением счастья от внезапной встречи и узнавания того счастья
друг в друге, как в зеркале. Вдохнули – расслабили энергоцентры —
выдохнули, а счастье засело в легких и благоденствует солнечным
