* * *
Разумеется, за минувшие полвека техника шагнула вперёд. Появились телевидение и магнитофоны, персональные компьютеры и телекоммуникации. Но все они мертвы без эликсира жизни, каковой является электрическая энергия!
Для меня, делавшего в детстве уроки при свете керосиновой лампы, а в эвакуации – при свете коптилки, стать специалистом в деле получения чудесного «эликсира жизни» было в высшей степени почётно.
Немаловажную роль сыграло другое обстоятельство. Уроженец маленького провинциального города, находящегося на берегу Десны, я очень любил Новгород-Северский, уютный зелёный городок, утопающий в вишнёвых и яблоневых садах. Мне нравился старинный тенистый парк, зелёные склоны холмов, подступающих к реке, песчаный пляж на берегу Десны, окаймляющей город, имеющий тысячелетнюю историю.
ГЭС – это удивительное сочетание новейших достижений электроэнергетики и природы: река, острова, лес. Уютный посёлок энергетиков Свирской ГЭС, благоустроенные дома, палисадники и фруктовые деревья – всё это напоминало мне город моего детства и юности…
Вот так в моей душе сформировалась голубая мечта – жить и работать на ГЭС!
В свободное от производственной практики время мы с моим приятелем Артёмом Бондаренко брали лодку у одного из ДИСов и уплывали вверх по реке. Причалив к берегу, мы плавали, загорали, одним словом – наслаждались жизнью! Однако эти маленькие радости были омрачены новой большой бедой…
Глава 18. Беда не приходит одна…
С дядей Ароном я прожил многие годы. Если тётя Циля действительно заменила мне мою покойную маму, то дядя Арон если и не проявлял ко мне каких-либо отцовских чувств, то по крайней мере относился терпимо к моим капризам.
Минувшие годы сблизили нас, и когда дядя ушёл на фронт, я часто писал ему. Его солдатские письма-треугольники со штампом «Проверено военной цензурой» всегда доставляли мне и тёте Циле огромную радость. Летом 1944 года, когда от дяди не было писем больше месяца, я чуть с ума не сошёл, опасаясь, что он погиб…
Мы с тётей были безмерно рады, когда дядя, здоровый и невредимый, после демобилизации в июле 1945 года вернулся домой. Я гордился им, его боевыми наградами. Для меня его слово было законом. Как-то вскоре после его прибытия я попросил дать мне папиросу. «Тебе курить нельзя, – сказал он мне. – С таким здоровьем, как у тебя, не курят». Вот эта забота, внимание ко мне поразили меня до глубины души… С той поры я никогда не курил!
В этой связи мне вспомнился другой случай. 6 ноября 1944 года в единственной в городе столовой, входившей в состав горторга, был устроен праздничный вечер по случаю 27-й годовщины Октябрьской революции.
Проработав во время летних каникул в горторге три месяца, я на законных основаниях также пришёл в эту столовую. На столах, сдвинутых в две линии, были поставлены разнообразные кушанья, а также сосуды с выпивкой. Желая продемонстрировать, какой я крутой, я налил себе полный стакан водки и залпом выпил эту водку под одобрительные возгласы окружающих… Когда вскоре появился мой отец, сотрудники рассказали ему о моём «подвиге». Отец очень спокойно воспринял эту мою выходку… Он должен был знать: алкоголь для всех людей, и для меня в особенности, является сильнейшим ядом!
* * *
После возвращения из армии дядя стал работать на престижной должности заведующего базой. Он ездил за товарами, в числе которых была водка. В ту послевоенную пору стеклотара была в большом дефиците, поэтому водка продавалась населению «в разлив».
