Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления - страница 7

В Белостоке и его окрестностях жили родственники моих родителей. Родная сестра матери Лиза вышла замуж за Абрама Калинского, коммивояжера фабрики одеял. Жили они весьма скромно на улице Ченстоховской (эта квартира сыграла в дальнейшем важную роль в нашей жизни). У них был один сын, мой двоюродный брат Лева. Он был года на два моложе меня и учился в гимназии с преподаванием на иврите.

Взгляды у нас не совпадали, но мы ладили. По заведенному обычаю, в субботу я обедал у тети Лизы. В этот день у нее был чолнт – традиционное еврейское блюдо, которое я очень любил. Это по-особенному тушенная картошка, приобретающая коричневый цвет. Кастрюлю с картошкой, заправленной жиром, мясом и специями, накануне относили в еврейскую пекарню и оставляли в печи. Утром приходили за ней.

В нашей семье подобные традиции не соблюдали. Отец считал, что большинство подобных обычаев – культовые ритуалы, которые он, атеист и социал-демократ, категорически отвергал. Но чолнт был так вкусен, что отец уступил просьбам матери и разрешил ей отнести кастрюлю в соседнюю пекарню. Первый раз – приняли. Однако в следующий раз вышла осечка. Маму с ее кастрюлей заметила верующая женщина, жившая поблизости. Она устроила скандал владельцу пекарни и потребовала, чтобы он не принял нашу кастрюлю, поскольку мы «вероотступники» и еда, конечно, у нас «трефная», то есть приготовленная без соблюдения религиозных правил. Обескураженный пекарь извинился и попросил маму уйти с кастрюлей и больше не приходить. Этот случай лишний раз показывает, как резко пролегла граница между «вольнодумцами» и ортодоксами.

Вторым пунктом субботней программы в семье тети Лизы был поход в кино: дядя Абрам брал Леву и меня, и мы отправлялись в кинотеатр (кажется, «Аполло») на улице Сенкевича, куда у дяди почему-то были контрамарки. В основном мы смотрели американские вестерны, но попадались и хорошие фильмы. Колоссальное впечатление произвели на меня, как и на других зрителей, два советских фильма, разрешенные польскими властями: «Путевка в жизнь» и «Веселые ребята». Народу было столько, что нас буквально внесли в зал, а затем вынесли. Публика принимала фильмы с неподдельным энтузиазмом, зал неоднократно взрывался аплодисментами.

У мамы был еще брат Миша, весьма состоятельный человек. Хотя и мы, и тетя Лиза жили скромно, дядя Миша нам ничем не помогал, если не считать, что по праздникам он давал мне и Леве несколько злотых на игрушки или сладости.

В окрестностях Белостока, в местечке Супрасль (оно в дальнейшем сыграло определенную роль в моей партизанской судьбе), жили многочисленные дальние родственники мамы. Как правило, это были многодетные семьи, которые буквально нищенствовали. Мама иногда помогала им старой одеждой.

Супрасль был дачным местом: его окружали леса, там протекала живописная река Супраслянка, сохранился старинный замок, в котором жила графиня. Мы три или четыре раза снимали дачу в Супрасле (каждый год это было слишком дорого). Купаться и плавать в реке было верхом блаженства. Еще очень нравилось мне гулять с отцом по лесу. Часто он брал меня на такие прогулки рано утром, до завтрака. Учил ходить по лесу, ориентироваться в нем (потом мне это пригодилось), беседовал о жизни.

У отца также были в Белостоке родственники – его дяди Йосл и Цалель. Дядю Йосла я любил больше. Это был строгий, но добрый старик с умелыми, натруженными руками. Жил он в собственном доме на улице Белосточанской, сдавал одну или две квартиры, но денег не хватало, и он частенько прирабатывал ремонтом водопровода и канализации. Дочь его второй жены была замужем за завучем моей первой гимназии Розенблатом. Они жили в доме дяди Йосла. Дочь Розенблатов, смуглая красавица Сара, была на класс старше меня. До войны, еще школьницей, она вступила в подпольный комсомол. В гетто она вошла в молодежный штаб Сопротивления и героически погибла во время восстания.