И от расспросов убегают.
Увидеть вас очень желают.
И быть большим мне дураком,
Уж если я запомнил всё.
КАССИЙ
Со мною, Каска, вечерком
Поужинать ты не желаешь?
КАСКА
Нет, обещал другим вперёд, ты знаешь.
КАССИЙ
Так завтра пообедаешь со мной?
КАСКА
Ах, если буду я живой,
Ну, если буду в добром здравии
И разум сохраню я свой,
Обед твой стоит поддержать едой.
КАССИЙ
Ну хорошо: вас ожидаю завтра, Каска.
КАСКА
Да будет так. До встречи, Кассий.
БРУТ
Как с возрастом он превратился в дурака!
И ум его быстрее был у школяра.
КАССИЙ
Так он сейчас при исполнении,
Готов к любым достойным, смелым поручениям.
Вникает, правда, всех поздней во все затеи,
И хамство, грубость – это соус и приправа поострее
Для остроумного его ума,
Как сок желудочный, чтоб переваривать слова,
А человеку это аппетита поважнее.
БРУТ
И если это так, то я тебя оставлю:
А завтра говорить с тобой стану,
Наведаюсь к вам в дом, и если захотите,
То сами вы ко мне домой уж приходите.
КАССИЙ
Я так и сделаю – приду:
А до того – о мире о вселенском думаю.
Как хорошо, Брут, ты – великодушный;
И, как я погляжу:
Металл твой благородный, а послушный.
Возможно, что при встрече я тебя и проведу.
Ты высших, благородных устремлений —
И что? Ты думаешь, я не найду и для тебя своеобразных соблазнений?
Для Цезаря медвежья то услуга;
Ведь он, так доверяя, любит Брута:
Вот если б Брут всё сделал за меня, то он и виноват – не Кассий,
Над ним я подшучу, а разыграю роль-то я прекрасно.
Вот этой ночью страшной,
Как если бы из нескольких бы рук
К нему бы залетели письма через окна внутрь,
И будут они все от разных слуг,
Да, с описанием всеобщей склонности о величайшем мнении,
Что в Риме его, Брута, уже возносят общим волеизъявленьем;
Вот только что не явным выражением,
Чтоб сам он устремления обратил на Цезаря престол,
И после этого чтоб ощутил себя царём;
Поэтому должны известьем этим потрясти,
Или настанут для меня ещё похуже дни.
СЦЕНА 3. Всё также. Улица
Молния сверкнула и гром. Идут с разных сторон,
КАСКА – с обнажённым мечом, и ЦИЦЕРОН.
ЦИЦЕРОН
И всё же, добрый вечер, Каска!
Зачем ты к Цезарю идёшь домой?
И что так сильно запыхался, будь так ласков?
Скажи, и отчего же возбуждённый ты такой?
КАСКА
А что же ты стоишь и не бежишь,
Когда дрожит и всё качается землёй,
Как будто вещи не тверды?
Ты объясни? О, Цицерон,
Я побывал у бури в эпицентре, —
Меня трепали злые ветры,
Трещали на дубах и сучья, ветви,
И было это всё заметно,
Я видел бушевавший океан —
Как дыбился взбешённой пеной,
Грозил он облакам, вселенной:
Но так никто – до ночи, до сих пор,
И не прошёл сквозь злой
огня бушующего строй.
Тут либо есть борьба богов между собой,
Иль мир дерзит уж слишком небесам,
Проклятья насылает, призывая к божествам,
Сулит одним лишь разрушеньем.
ЦИЦЕРОН
Так отчего глядишь на это всё
С большим ты восхищением?
КАСКА
Простым рабом, вы знаете о нём – со всех сторон,
Он левою поднятой рукой сдержал и пламень, и огонь,
Как двадцать факелов в одном, —
Но та рука от страшного огня не защищала.
Кроме того – и не от смеха – поднял меч я,
Напротив Капитолийского холма
Я
Повстречал вдруг льва,
Который, зыркая глазами на меня,
так и ушёл сердито,
Не раздражая сильно: и тут возникли, будто бы начертанные, лица,
Больше ста
Там у куста ужасно жутких женщин, тучных,
Что в страхе изменились лица;
они, от клятвы мучась, всё твердили
О том, что видели мужчин,
Которые носились
вверх-вниз с огнём вдоль улиц.
