Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - страница 49



, и это едва ли не все, что ныне известно об этой «одной из наиболее ярких, хотя и не блестящих, быть может, фигур»350 родиноведческого движения 1910‑х гг.

Впрочем, не все университетские товарищи Марка увлекались «родиноведением» – некоторые тяготели к истории литературы. Среди них – Владимир Александрович Сидоров (1888–1920?), одногодок Азадовского, сын петербургского цехового «булочного ремесла». Окончив в 1907 г. петербургскую Первую гимназию, Сидоров в том же году поступил на юридический факультет, затем перевелся на естественное отделение физико-математического факультета, а в феврале 1908 г. – на историко-филологический, который окончил одновременно с М. К. весной 1913 г.351 Входил в студенческий редакционно-издательский комитет. С 1908 г. посещал Пушкинский семинарий С. А. Венгерова. Был оставлен при университете по кафедре истории русской литературы; продолжал заниматься в Пушкинском семинарии С. А. Венгерова, где выступал с докладами и сообщениями, участвовал в комиссии по составлению «Словаря поэтического языка Пушкина» (в нее входили также В. А. Краснов, М. Л. Лозинский и А. Г. Фомин)352. Преждевременная смерть помешала ему завершить «интересную работу о поэтическом языке „Кавказского пленника“ (из наблюдений над эпитетами, синтаксисом и пр.)»353.


Завершая главу об университетских годах М. К., нельзя обойти стороной важнейший вопрос: сохранил ли петербургский студент, с головой погруженный в научные занятия и проявивший себя в газетно-публицистическом жанре, бунтарские устремления своей юности? Ответ может быть только утвердительным. «В Университет я ехал, – сказано в „Жизнеописании“ 1938 г., – с мыслями о революционной работе, но сразу же был охвачен новыми интересами, став совершенно вне политического движения, хотя и принимал участие во всех массовых движениях студенчества, руководимых революционными партиями»354.

Иначе и не могло быть. Столичное студенчество как до, так и после революционной поры отличалось вольнолюбием, неприятием самодержавия, стремлением к «улучшению», то есть реформированию России. «…Сибирский научный кружок не был лишен связей с радикальными движениями», – отмечает Д. А. Баринов355. Рядом с Азадовским мы видим не только молодых энтузиастов, объединенных жаждой научных открытий, но и его политических единомышленников (Э. Левенберг, Л. Бианки). Как и прежде, он поддерживает отношения с революционно настроенными сибиряками.

А. П. Косованов пишет М. К. 11 мая 1952 г.:

Вспомним опять наше прошлое <…>. Петроград, сибирское землячество, поездка в Сестрорецк студентов, адмиральская дача, полиция нас накрыла и распустила. Земляческое собрание мы провели в Петрограде на квартире Парахина356 на Широкой улице, в том доме, где в 1917 г. скрывался Ленин357.

Косованов приехал в Петербург осенью 1913 г. (М. К. находился в это время в Хабаровске), и поскольку в письме Косованова упоминается именно Петроград, то упомянутое им собрание студентов-сибиряков правильней всего отнести к 1914–1916 гг. Впрочем, такое «земляческое собрание» могло состояться и в другом месте, например, в одном из селений Карельского перешейка. М. К. не раз бывал и подолгу жил в финских поселках, где традиционно селилась революционно настроенная молодежь: Мустамяки, Териоки, Уусикирко… Вероятно, на одной из таких дач он и встретил в кругу друзей 1913 г.


Наступил переломный этап его жизни. 2 января 1913 г., прослушав в течение восьми семестров полный курс наук, определенный для историко-филологического факультета, М. К. подает прошение о выдаче ему соответствующего свидетельства. В прошении он указывает свой адрес (временный): «с<танция> Териоки. Дача Матвея Хо́нконен на 5-ой версте»