Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - страница 61
К вопросу об издании Полного собрания сочинений Ершова М. К. возвращается в письме к Кожевникову 24 марта 1938 г.: «Надо же, наконец, когда-нибудь сделать настоящего Ершова»414. Кожевников ответил согласием, и договор был заключен. «Ершова включим в план 1939 г. Будем настаивать», – ободряет он М. К. 16 апреля 1938 г. (62–60; 2). Однако дело подвигалось медленно и неровно. М. К. приходилось отвлекаться на другие работы, в том числе и для новосибирского издательства (записи А. Мисюрева, записи С. И. Гуляева и др.). Неблагоприятно складывались и внешние обстоятельства: болезнь М. К. осенью 1939 г.415, холодная зима 1939–1940 гг. (период Зимней войны), когда часть зданий в Ленинграде осталась без отопления и работать в библиотеках было фактически невозможно416. Эти постоянные сбои вызывали у М. К. беспокойство: он надеялся издать книгу в юбилейном для Ершова 1940 г. «Жаль, что дело с Ершовым затягивается, – пишет он Кожевникову 3 июля 1939 г. – Юбилей-то ведь в марте»417.
Книга была составлена через два с половиной года после подписания договора. 17 февраля 1940 г., отправляя рукопись в Новосибирск (без комментариев и вступительной статьи), М. К. сообщает Кожевникову:
В рукописи получилось листов восемнадцать, а может быть, и меньше. <…> Я включил в нее все поэмы, много стихотворений, две пьесы и несколько глав из его прозы «Осенние вечера»418 <…> найденное в одном старом журнале либретто оперы (также якобы утраченной)419, а в приложении ту часть пьесы Козьмы Пруткова, в которой принимал участие Ершов420. <…>
Пьес всего две: и обе очень нужны. Пьеса о Суворове421 неожиданно приобретает даже злободневный характер, и, вообще, она очень хороша.
Так как Вы получите рукопись еще без комментариев, Вас может смутить длинная «Parbleu»422 (двенадцать эпиграмм на какого-то тобольского архитектора). Но эта пьеса интересна не сама по себе, а по своим историко-литературным отношениям, так как устанавливает еще один момент связи Ершова с Козьмой Прутковым. Поэтому ее необходимо сохранить.
Вот пока и все необходимые pro-commentarii423. В самих комментариях читатели и исследователи найдут кое-какие вкусные конфетки; например, я установил, кто был адресат замечательного послания: «Готово! Ясны небеса!» То есть фамилия его была известна и раньше – Тимковский, – но кто был он? Удалось установить, что этот тот самый моряк Тимковский (сын известного цензора пушкинской поры), который позже был привлечен к делу о петрашевцах и вместе с Достоевским выслушивал смертный приговор на площади424. Разыскался даже его портрет, который будет Вам выслан вместе с прочим иллюстративным материалом.
Иллюстрации будут готовы только к первому июля – таковы темпы академической лаборатории. Я посылаю Вам три неопубликованных портрета:
а) портрет молодого Ершова, неизвестного автора,
б) миниатюра Теребенева (!)425,
в) портрет тобольского периода работы Знаменского426 и с автографом Ершова (стихи на портрете)427.
Затем фото могилы Ершова в Тобольске и ряд разнообразных иллюстраций к «Коньку-Горбунку»428.
Так формировался однотомник Ершова, завершенный и представленный М. К. в новосибирское издательство в начале 1940 г. При всей своей «солидности» издание получилось неполным и даже не «почти полным», как предполагал составитель в 1937 г. Очевидно, что по ходу работы М. К. не раз приходилось уточнять состав сборника. К этому его побуждало, в частности, содержание поздних стихов Ершова, проникнутых монархическими и религиозными мотивами; их приходилось «дозировать». «…Я свел их к минимуму, но все же кое-что осталось, но без этого трудно представить поэта тридцатых–сороковых годов», – писал М. К., убеждая Кожевникова «не смущаться» этими моментами