почитал не только необходимым, но и основополагающим
для всей своей дальнейшей жизни. Так жили предки и так
предполагал жить и он.
Последним зазвучал плавный и величественный полонез-творение польской музыкальной культуры, покорившее, как и венский вальс, российское высшее общество. Степан вспоминал нехитрые, но озорные и захватывающие танцы
деревенской молодёжи, которым не обучали учителя, а которые исторгала душа, как и русскую песню, и которые вошли с самого рождения в душу и кровь, с тоской и удалой веселостью выплёскиваясь в этот суетный мир, являя сокровенные, глубоко укрытые, тайны сложной души, которая таилась и у разбойника и у святого. Познать все тайники мятежной души – не в силах- ни пророку, ни мудрецу-писателю. Какая сила движет человеком? Какая сила может остановить на краю бездны и какая сила толкает
его в бездну? Может быть та гармония и сила живут в музыке, что рождает природа и, что льётся из души то стоном, то звонким смехом и, что не умирает и живёт вечно с шумом дождя и раскатами грома, с шорохом опавшей листвы и криком петуха, с посвистом разбойничьим ветра и ласковым звучанием материнской колыбельной песни. Звуки полонеза напомнили вновь Степану ночь перед Рождеством, когда заглянул в бездонные светлые глаза своей Марии, поглотившие его целиком и навсегда. В звучании оркестра слышался её смех и чувствовалась её грусть, что доходила до Степана через тысячи верст. Когда Пётр поинтересовался о том, что пишут из деревни и как там поживает его зазноба, Степан односложно ответил:
– Пишут.
На первом этапе обучения Степан обратил на себя внимание быстрым усвоением новой военной науки. С шагистикой на плацу проблем не было- тело послушно
исполняло команды; уставы, при крепкой памяти, заучил назубок и действовал согласно их. Особенно отличался в физических упражнениях, где он, привычный с малых лет к сельской монотонной и тяжёлой работе, где отец был строгим наставником, превосходил многих своих новых товарищей, вызывал уважение и поощрения командиров и старослужащих. Рубил, колол и бил по макетам
изображаемого противника так, что и бывалые солдаты цокали языками и любовались новобранцем, а в
соревнованиях и играх желали видеть его в своей команде. Хоть времени с расставания с Марией прошло немного, но страстное желание увидеть её посещало солдата и наяву и во сне.
К середине второго года службы, когда Степан явил себя дисциплинированным, отличным по показателям рядовым,
за ним начал наблюдать командир роты капитан Тишевский – большой авторитет в полку. Старательный и скромный рядовой, любопытный и читающий ему нравился. Он стал лучшим стрелком в роте и в первое же лето на полевых учениях на стрельбище удивил. С весны полк выводился из города в летние учебные лагеря. Жили в десятиместных, выгоревших на солнце, белых плотных и просторных палатках. На первых учебных стрельбах Степан получил два пристрелочных патрона к винтовке Мосина и вспомнил сотни теоретических занятий, где «дядьки» следили за каждым движением и добивались, чтобы и глаз точно через прицел искал цель, чтобы тело при положении лёжа, с колена и стоя- было неколебимым, дыхание -ровным и рука- крепка; нажимать на курок мягко и не дыша. Вроде наука несложная, да вот не у всех получалось, так как у Степана на открытом полевом стрельбище боевыми патронами. Учебных патронов не было предусмотрено и стрельбы боевыми проводились в лагерях, на воздухе, где было много помех. Солнце и ветер, вместе с волнением за результат, от которого зависели и поощрения с наказаниями и стрелков и их наставников, сильно напрягало. Что пуля —дура, а штык- молодец- эту присказку великого Суворова, который и сам поучал беречь каждый патрон и наказывал за промахи, оправдывало только то, что суворовские чудо-богатыри превзошли лучших в Европе и Азии рукопашных бойцов —турецких янычар, что с самого детства обучались этому воинскому искусству. Устоять против русского штыка, со времён Петра Великого после Полтавской баталии, не могли уже ни шведы, ни немцы, ни французская гвардия.
