бессонницы и частичной утери памяти, такие сказки
сказывают, что у слушателей только охи и вздохи
исторгаются и головы качаются. Ничего не утаишь от зорких глаз и тонкого слуха, когда собаки лают и по надобности на двор выходить приходится. Тишина такая, что голоса за версту слышно. Степан уважил бабушку.
– Бабуся, нас в серых шинелях в Польше столько ходит, что и счёта нет. А внучка твоего не довелось видеть. Если
встречу, непременно привет передам от тебя, старой.
– Коли встретишь, то расскажи, что мать хворает, а отец водку хлещет, а он, негодник, ни им, ни мне весточек не шлёт. Пусть домой поспешает скорее.
Когда Степан подходил к дому, вся семья уже стояла на улице в ожидании, с запыхавшимся мальчонкой, что донёс весть и ждал заслуженной награды. Письмо о том, что Степан отпущен домой, дошло только через два дня. Первыми, как ласковые собачёнки, узнавшие любимого
хозяина, бросились к Степану сестры, визжа от радости и
размахивая, как куры крыльями, руками. Повзрослевшие и потяжелевшие, но ещё при отце сидящие в девках, они
расцвели и ловили на себе любопытствующие взгляды и
парней и мужиков – женатиков. И старушки, беззаботно
ведущие длинные разговоры и пересуды на скамеечках под
калиной у полисадничков, не ослабляли внимания к расцветающим девицам Фёдора Драбка.
Фёдор не позволял пока и думать о замужестве. Обе повисли на шее у брата, не доставая валенками до снега. Шея Степана выдержала этот груз. Спасать Степана явился
брат Василий, заматеревший на работе с пробивающимися усиками и раздавшийся в плечах. Степан в армии усы не отпускал. Мария, как – то проговорилась, что усатые ей не по нраву. «Усы котам и мышам нужны, а парню не к лицу. Гладкие лица приятнее, а старики пусть себе носят – им не целоваться». Зацеловав Степана, Нюра и Василиса отлипли. Степан зорким глазом отметил, что сестрицы за два года заметно преобразились. «Скоро заневестятся – вон как выросли и округлились».
– Женихи еще пороги не обивают, – пошутил Степан.
Ответа не последовало, но головы, с раскрасневшимися от жаркой встречи щеками, в смущении опустились. «Видать парни ухлестывают». Василий не спеша подошёл к брату, сунул свою мозолистую ладонь в широкую ладонь старшего брата и крепко сжал её являя мужскую силу. Левой рукой Василий толкнул, сильно окрепшего, на его взгляд, брата в правое плечо, чтобы удостовериться в этом. В ответ
получил лёгкое похлопывание от которого качнуло. Во время начавшейся встречи, Меланья и Фёдор стояли у ворот и любовались на детей, которые так скоро превратились в ладных молодцев и девиц, которым скоро строить самим свою жизнь и ладить свои семьи. А, ведь, кажется совсем недавно они их качали в колыбели и сажали на колени. «Как быстро жизнь летит? "Как радовались Фёдор и Меланья колосящемуся пшеничному полю и цветущему по весне саду, что за эти годы вырос у дома. В каждом из своих детей они чувствовали ту благодать, что подарил им на тихое счастье творец, которому они посылали свои молитвы, чтобы пережить горечи и трудности посылаемые жизнью на грешной земле. И счастье это они умножали своими руками на земле, которую обрели вдали от многих своих предков. Фёдор с Меланьей обрели покой. Сил на труды крестьянские ещё хватало. Дети росли послушными, здоровыми и работящими. Хлеб родится! Солнышко каждый день всходит, светит и греет! Что еще нужно человеку? Подвинув Василия в сторону, Степан подошёл к родителям и поклонился. Обнял мать, уронившую слезу, молча с любовью рассматривавшая своего приёмыша Степана и младшенького, появившегося на свет нежданно во время летней страды в поле, где Меланья вязала снопы. Наклонившись в очередной раз, она почувствовала недомогание и тут же у снопов, под присмотром опытной сельчанки, которую Фёдор быстро отыскал на ближайшем покосе, испуганная и растерянная, крича и молясь, произвела первенца. Фёдор снял нить с нательного креста, чтобы перевязать пуповину и снял рубаху, чтобы завернуть сына. Случайная повитуха передала первенца отцу ошалевшему от счастья и поднявшего на руках новую жизнь к солнцу. Затем он долго сидел около Меланьи, что прижала маленькое тельце со сморщенным красным личиком к набухшей розовой груди и после криков и переживаний блаженно улыбалась. И сейчас она молча с улыбкой и любовью смотрела на своего первенца, за которого боялась до сих пор, которого родила в муках не испытанных ранее. Степан, появившийся в семье немного ранее Василия, в тяжкую годину в результате трагедии, пробудил в Марие материнские чувства, которые она щедро дарила всем четверым, но первые роды и жгучая боль и переживания оставили неизгладимый след в душе Марии. Первые материнские слёзы появились не от боли, а от ощущения, что боль тихо уходит, а материнское счастье приходит вместе с тёпленьким тельцем, орущим и тянущимся губками к её набухшей груди.
