Жизнь в сказках - страница 7

– А если она запутывается? – спросила она.

– Она запутывается очень часто, – ответил он, – Жизнь запутана. Люди спотыкаются, сворачивают не туда, теряются. Нить образует узлы. И может казаться, что ты никогда не доберёшься до другого конца. Но именно тогда нужно верить в нее сильнее всего.

Его голос стал тише.

– Иногда путаница – часть пути. Она чему-то учит. Чему-то, чего ты бы не узнал иначе. И когда ты наконец встречаешь того, кто связан с тобой этой нитью – узлы делают вашу связь только крепче.

Она всматривалась в него, в то, как он говорил – с такой уверенностью, будто прошёл этим путём сам.

– А ты… ты нашёл кого-то на другом конце своего шнура? – спросила она, не зная, не слишком ли личный это вопрос.

Он посмотрел на неё, глаза его были глубокими и спокойными.

– Возможно, – ответил он. – А может, они всё ещё в пути. Но я больше не беспокоюсь об этом. Нить знает дорогу. Даже если я – нет.

Они долго сидели в молчании. Он думал о людях в своей жизни —

тех, кого он встретил, кого потерял, кого ещё не знает. Возможно, нить привела его в этот момент. А может, приведёт ещё дальше – туда, куда он пока даже не может представить.

Что-то шевельнулось у неё внутри – тихое, хрупкое, как первый огонёк свечи в темноте. Может, он прав. Может, нить и правда не нужно видеть, чтобы она была настоящей.

– Как думаешь, нить когда-нибудь сожалеет о том, кого соединяет? – наконец спросила она.

Он снова улыбнулся – мягко, спокойно, как будто сам вопрос уже содержал в себе ответ.

– Нет, – сказал он. – Она просто плетёт. А мы идём следом.

30

н сидел за столом, и одинокая свеча отбрасывала дрожащий ореол света на потрескавшуюся фарфоровую тарелку. В комнате стояла

тишина, нарушаемая лишь лёгким дыханием ветра, скользившим по стеклу – как тихий шёпот чего-то забытого, но не до конца ушедшего. Вилка застыла в воздухе над тарелкой, её отполированная поверхность улавливала отблески пламени. Еда оставалась нетронутой – казалось, она была приготовлена не для того, чтобы ею насытиться, а просто чтобы заполнить пустоту.

Её отсутствие ощущалось почти материально – как будто сам воздух хранил её память. Он почти видел её напротив: голова чуть склонена в том самом жесте, каким она слушала; её смех – лёгкий, разлетающийся по столу, как солнечный свет. Стул, на котором она обычно сидела, теперь казался тяжелее остальных – словно в нём осталась её тень.

Он поднял бокал, наполовину наполненный вином, и долго смотрел в его глубину. Красное вино ловило свет, густое и тёмное, как тайна,

слишком долго остававшаяся невысказанной. Это было её любимое. Она часто рассеянно водила пальцем по краю бокала, пока говорила. Он вспомнил об этом сейчас – как тот же палец когда-то рисовал круги на его руке, на груди, на всей его жизни.

Тишина сжималась вокруг него, становясь всё плотнее. Ему хотелось произнести её имя вслух, но звук казался слишком хрупким, слишком опасным – словно он мог разрушить тонкую границу между

воспоминанием и безумием. Он только вздохнул – так тихо, что этот вздох стал частью тишины.

Свеча напротив дрогнула, и её свет отбрасывал на стены тени, которые, казалось, шевелились. И на одно короткое мгновение ему показалось, что она снова здесь – улыбается, наклоняется вперёд, чтобы украсть у него с тарелки кусочек, как делала раньше. Сердце вздрогнуло – короткая измена здравому смыслу. Но он моргнул – и стул был пуст, а тени замерли.