Он поставил бокал, и лёгкий звон стекла разнёсся по комнате. Ужин остался нетронутым. Он накрыл на неё неосознанно – словно даже её призраку полагались собственный стул, своя тарелка и порция тишины.
Он знал, как это – жить с призраком того, что могло бы быть, должно было быть и, может быть, всё ещё могло бы быть. Идти по улице, ведя внутри себя бесконечный разговор – что бы она сейчас сказала, что бы почувствовала, если бы была рядом. Чувствовать, как её воображаемые слова ложатся тяжестью на грудь – слова, которым не суждено прозвучать, но которые живут в бесконечной ленте его сознания.
Быть в баре, когда разговор вдруг уходит из поля внимания, звон бокалов и отдалённый смех становятся размытым фоном, и всё, что занимает его мысли – это как было бы, если бы она сидела рядом. Как её взгляд – тихий, сосредоточенный – вновь останавливался бы на нём, даря то самое чувство: быть особенным.
Стоять с корзиной в руках в очереди супермаркета, скользя взглядом по бесконечным полкам, когда вдруг зазвучит их песня. Их. Безжалостное, случайное предательство от динамиков над головой.
И вот он уже не в магазине. Он снова в машине с ней, поёт фальшиво припев, а она смеётся и закатывает глаза. Или на её кухне, где её рука в его, и они кружатся в неуклюжем танце под тот же самый мотив. Теперь эта музыка звучит иначе. Каждое слово – как осколок, впивающийся в те места, где теперь живёт её отсутствие.
А потом приходит воображение – назойливое и неотступное. Он вспоминает, как думал, что она видит в нём нечто особенное. Как её взгляд смягчался, когда она смотрела на него, как её сообщения
казались частичками её самой, переданными ему на хранение. Теперь
он представляет, как она думает те же самые мысли – но уже не о нём. Что она пишет те же сообщения кому-то другому. Смеётся над чужим фальшивым пением. Дарит кому-то другому тот же мягкий взгляд.
Боль уже не резкая. Она стала глухой, постоянной. Такой, что входит в распорядок дня – как то, как он складывает одежду или ополаскивает чашку. Теперь она стала спутником. Знакомым, неотступным. Как призрак, что приходит с ним домой, садится напротив и ложится рядом ночью.
Но этот призрак не был точной её копией. Он не имел чёткого облика, не был настоящим. Скорее, это было нечто на границе зрения,
присутствие, которое обретало форму в тех пространствах, где она когда- то была. Он был бесплотен, но невыразимо узнаваем. Он возникал как вспышка на краю глаза – и исчезал, стоило повернуть голову. Прятался в мягком шелесте занавесок, напоминающем, как двигалось её платье, когда она входила в комнату.
Иногда он видел её яснее – силуэт, отражённый в оконном стекле, пока он смотрел на городские огни, размытые и мерцающие. Она сидела на краю кровати, спиной к нему, с чуть склонённой головой – будто вот- вот повернётся и заговорит. Но слова так и не приходили. Она просто таяла, как дым, оставляя после себя лишь тишину и ту самую ноющую пустоту.
Призрак был одет в обрывки воспоминаний. Её любимый свитер – тот самый, который она постоянно забирала у него – теперь висел на ней свободно, бесформенно, будто носил на себе тяжесть её отсутствия. Её волосы падали мягкими волнами, точно так, как он запомнил, но двигались так, будто их тронул ветер, которого он не чувствовал. Лицо было расплывчатым, постоянно меняющимся, как если бы его разум не мог точно восстановить изгиб её улыбки или цвет глаз.
