– Как странно, того, прежнего Сада больше нет. Моего сада больше нет. Теперь это совсем другое место.
– Немного потерпи и привыкнешь, – Лариса попыталась успокоить любимого, видя, как он огорчился переменам, которые в последнее время слишком часто возникают после реставрации.
Еще совсем недавно Валевскому было сложно представить, что такому почтенному памятнику садово-паркового искусства современники позволят себе нанести подобные уродливые усовершенствования. И эти современники ведь не какие-то там вандалы и варвары, а самые что ни на есть просвещенные люди искусства, так называемые художники наших дней, как правило, безвкусные, но, видимо, считающие себя непогрешимыми в области эстетики. И эти люди со своим «безупречным» вкусом, без всякого уважения к имени создателя Сада подменили прославленные мраморные статуи на пошлый, вульгарный гипс, эти же люди позволили себе скрыть прекрасную четырехстороннюю перспективу банальными рядами обыкновенных деревяшек, напоминающих примитивный, далеко не лучший образец дачного забора. Теперь, находясь в самом сердце Летнего сада, посетитель лишен возможности обзора, ибо, куда ни посмотри, взгляд упирается в частокол того самого забора, отнявшего у всего ансамбля колорит веков, заслонившего собой все очарование аутентичной старины. Проходя мимо этих мелких, но множественных проявлений «реставрации», которые растерзали когда-то замечательный, строгий, но при этом очень простой и очень петербуржский культурный ансамбль, остается только закрыть глаза, чтобы поскорее убежать из этого места и больше никогда к нему не возвращаться. И зачем была нужна такая реконструкция?
«Лида бы сейчас наверняка очень расстроилась», – неожиданно и более чем некстати подумал Валевский, удивляясь себе самому. Да, он почему-то отчетливо представил, как бурно, будь он сейчас с Лидой, обсуждалось бы, как их любимому саду современная волна ампутировала мрамор, и ведь сделала это не случайно, а сознательно, по воле чьего-то дурного вкуса. Но он, словно испугавшись быть застигнутым на месте преступления, быстро отогнал от себя мысли и о Лиде, и о «реконструкции» – будь она неладна.
«Что происходит? Ведь я люблю Лару, и вот нате вам… что это за бесноватость такая? Кого я хочу обмануть – одну или другую? Почему находясь рядом с женщиной, которую ждал всю жизнь, я думаю о другой, о той, с которой никогда не был счастлив, о той, которую собираюсь оставить? Что это – привычка или банальное чувство вины? Почему, когда мы счастливы, мы всегда чувствуем себя немного виноватыми, словно быть счастливым – это непристойно». Виновато посмотрев в задумчивые миндалевидные глаза Лары, он готов был согласиться с чем угодно, в том числе и с гипсом, и с зеленым забором, лишь бы избавиться от чувства вины.
– Эй, о чем ты думаешь? – будто схватив мелкого воришку за рукав, спросила Лара, пристально вглядываясь в его лицо. В ее голосе прозвучало недоверие… или он просто так услышал, или просто показалось.
Вдоль аллеи стояли длинные скамейки, солнечные блики, запутавшиеся в разросшихся кронах старых деревьев, ранее мерцавшие на мраморе, теперь осыпали лица гипсовых статуй. Валевский и Лара сели в уличном кафе за маленький столик и наконец-то улыбнулись друг другу. Лара немного потянулась в знак удовольствия, продолжая смотреть ему прямо в глаза.
«Как приятно сидеть рядом с ним», – было в этом что-то самодостаточное, что-то беспечно-чувственное, не требующее никаких дополнений. Темно-красное бордо оказалось замечательным, уходящее на покой теплое солнце искрилось на ее волосах, придавая им какой-то гранатовый оттенок. Уличный скрипач ходил между столиками, выдавливая примитивно-лукавые слезы из своей видавшей виды скрипки, периодически застывая в почтительном поклоне. И Лара почувствовала, как у нее внутри звучит необыкновенная мелодия, настоящая симфония любви, наполняя ее сиянием, а заодно и самоотречением, ненужным, но свойственным всем влюбленным женщинам. Молодой мужчина, сидевший напротив, не сводил с нее глаз, он смотрел на нее с удовольствием и радостью, с грустью и завистью, смотрел так, как обычно смотрят фильм о чужом счастье. Она одарила его снисходительным взглядом, чтобы он мог почувствовать себя победителем, а потом предпочла отвернуться и более не замечать.
