труха погибших тополей,
и месяц – серебристый ужик —
скользит над заревом полей.
Налево – лес, направо – роща:
провинциален городок…
Нет ничего, пожалуй, проще —
идти, как тень, через мосток.
VIII
Мосты небесные – живые, —
мосты озёрной тишины,
а на заборе пулевые
следы ещё с войны видны:
соседский дом настолько древен,
что даже окна смотрят ниц —
в туман бесчисленных расщелин,
на отраженье дальних птиц…
Небесный бой и бой вселенский —
незавершённый, вечный бой:
уходит путник деревенский
куда-то тропкой полевой.
IX
Поля, поля, моя Россия:
коней иль сказочников прыть?
И вы, мой друг, Анастасия,
мессия, может… Может быть.
Мужское ль, женское начало,
страдай ли, странствуй иль верши —
когда-то Слово освещало
небесных далей рубежи;
теперь всё больше – размышленья,
теперь всё чаще – пустота…
И лишь в огне преображенья
дана поэту высота.
X
С чердака восхищаться звездою,
воспевать запах древних кадил,
напитаться студёной водою —
вы промолвите: «Вот, удивил…»
Между тем интересно иное:
мироздания вечный полёт;
может быть, кто-то вспомнит о Ное,
когда вычертит время черёд?
Тонет вечер в безропотной дымке;
может быть, снова мысли – не те?
Словно в зыбкой сиреневой крынке,
стынет месяц в озёрной воде.
XI
Мой дальний тихий островок
в речном песке – великолепен,
брод каменист и неглубок
среди кувшинковых отметин;
здесь я впервые проводил
дни в одиночестве – с приманкой,
тот островок и нынче мил:
дома в реке с зеркальной дранкой
куда-то плыли, и, рябя
в глазах, наклёвывались дали…
Теперь, как стих, ловлю себя,
свой свет в небесной литорали.
XII
О Время, ты безумно и грешно!
О Время, ты безропотно и свято
клюёшь своё искристое пшено
в лучах рассвета и в лучах заката;
круговорот, сплошной водоворот:
дома, деревья, небо, мирозданье —
почти незримый огненный оплот
и в паре строк земное покаянье.
Бросает осень – топки и лихи —
ночные блики к листьям облепихи…
Бессмертна жизнь: бессмертные стихи
приходят в дом – и оживают книги!
НЕБЕСНЫЕ РЕКИ
(осенние зарисовки)
I
…И вот она – на блюдечке, бери,
осенний дождь её омыл изрядно,
плеснув, как брызги, солнечные пятна
к ногам неспешной северной зари;
и вот она – от медного гроша
и до седин ревущего пульсара
идёт к тебе ни молодо, ни старо,
на вечный круг вспорхнувшая душа,
в которой есть сплетенья всех времён
и, может, даже что-то неземное:
и мысль о Боге, и печаль о Ное,
и песнь ещё о тысяче имён;
она, как небо, ярко-голуба
и, словно море, с виду бестелесна,
её наружу вспененная бездна
горит звездой скалистого столба,
как будто в чащу ссыпанная соль, —
в таёжной мгле иль зареве болота
душа тиха, как тень ночного грота,
и холодна, как поздняя трифоль,
и горяча: нагая из шиншилл
она вздымалась, на руки бросаясь,
но, от неё стократно отрекаясь,
Творец иным простором дорожил;
не завершён землянин, человек,
глупцами вновь к душе презренье свито,
но все пройдут сквозь огненное сито,
сквозь глубину текущих к небу рек,
где нет, увы, ни снов, ни берегов
и тех, кто злобен и беспутно грешен;
где цвет уже совсем других черешен
лежит вокруг искрящихся стогов;
но всё-таки, моя душа, уймись,
на вольных скалах отдохни, не пенясь,
иначе нас с тобой сожгут за «ересь»,
а ты крылом пронзишь до срока высь.
Всё сказано. По-моему, сполна;
моих метафор смысл концептуален,
мой путь велик, хотя чуть-чуть печален:
летит над миром Млечная Волна!
II
Как тяжело предчувствовать, страдая
и понимая тленность Бытия,
когда душа, уже не молодая,
идёт по тропке – кромке острия,
