*
Творенье Божие так просто
И так сложно.
В руке моей – тысячелистник.
*
Я отставил клавиатуру
И пишу пером по бумаге,
Странная ностальгия.
*
Ты удаляешься, уходишь,
Но мне ты
Всё ближе, ближе.
Василий Костерин:
– Уж что невозможно читать запоем, так это поэзию. Вы правы, Анна Сергеевна. Поэтому раньше, когда не экономили бумагу, каждое стихотворение печатали на отдельной странице, даже если это было трёхстишие. Поэзия просит читателя, чтобы её читали медленно, перечитывали, возвращались к одному и тому же стихотворению. И, конечно, на странице оно должно быть одно, что настраивает читателя на особый лад: перед ним короткое, но вполне завершённое произведение. Хочешь или не хочешь, но запоем его не прочитаешь.
Юлия Сергеевна Большакова, г. Санкт-Петербург, заведующая сектором Отдела индивидуального обслуживания Санкт-Петербургской государственной специальной центральной библиотеки для слепых и слабовидящих:
– «Попытки танка» Василия Костерина. Поэт словно говорит с нами, проникает в наши мысли, душу. Читаешь и удивляешься, как верны слова, образы. Как в пять строк вместились такие разные чувства. С его стихами отдыхаешь. Сейчас мне хочется выделить эти три танка.
*
Во многом знании —
Много печали,
Я полку книжную
Сегодня перенёс,
Пристроив над огнём камина.
*
Мой друг меня не видит
И не слышит,
Не понимает,
Лишь улыбается рассеянно,
Совсем недавно овдовел.
*
Так хочется на волю,
Решётки нет,
Но всё ж – нельзя.
Так в школе на уроке
В окно смотрел я.
Василий Костерин:
Спасибо за слово «отдыхаешь», Юлия Сергеевна. Поэзия есть отдохновение души.
Ирина Геннадьевна Батракова,г.Братск Иркутской обл., библиотекарь:
– Трёхстишия Василия Костерина впечатляют своей философичностью. В них и любование природой, сожаление о быстротечности жизни. Это всегда сложно выразить – большое в малом, что присуще классической японской поэзии. Миниатюрные зарисовки этого автора скорее похожи на трёхстишия, чем на классические хокку. Даже если не привязываться к количеству слогов в хокку (5–7–5), в его миниатюрах есть некоторая избыточность. Например:
Вот опять разбили ту же вазу,
Вместе склеили осколки,
Но расставанье неизбежно…
Насколько лаконичнее было бы:
Разбили вазу,
Склеили осколки,
Но расставанье неизбежно.
Смысл не изменился. Всё понятно. Это и есть отличительная черта хокку.
– Вопрос: что Вас вдохновляет? Есть ли поэты, которые на Вас повлияли?
Василий Костерин:
– Браво! Ведь задавали уже вопрос: какие у меня представления об идеальном читателе? Вот перед нами идеальный читатель! К этому хочу добавить, что это Ваше, Ирина Геннадьевна, произведение, только Ваше. Я тут ни при чём.
В детстве дед мне читал Некрасова и Пушкина. Это первая встреча с истинной поэзией. Потом пришло подростковое увлечение ранним Маяковским, за ним юношеское преклонение перед Есениным. «Анну Снегину» учил наизусть, но не хватило терпения. В армии произошла случайная встреча с Пастернаком. Помню первый раз в жизни открыл Пастернака, такой маленький коричневый томик (это был примерно 1965 год), прочитал первое стихотворение – «Февраль… Достать чернил и плакать…» Я был в шоке: вот она настоящая современная поэзия! Это удивительное стихотворение мне запомнилось с первого прочтения и до последней строчки. С тех пор я не расставался с Пастернаком. После армии в институте (конец 60-х) кто-то подарил Цветаеву, тоже томик малого формата, кажется, издания 1961 года. Прочитал. Побежал к своему научному руководителю: смотрите, вот настоящая поэзия, а нас чем пичкают?! Почему их не издают массовыми тиражами? Риторический вопрос, как известно, не требует ответа. Не знаю, насколько это чувствуется в моих стихах, но знаю точно, что повлияли на меня Пушкин, Лермонтов (мама купила четырёхтомник поэта, кажется, приложение к газете «Правда», мне же было лет 14–15, и я его проглотил), Маяковский, Есенин, Цветаева, Пастернак. Позже пришли Тютчев, Баратынский, Ахматова, Клюев.
