– Не знаю, ездил ли куда отец, пытался ли меня восстановить, догадывался ли, что происходит. А произошло то, что и у нас случается, особенно в войну. Исключили студента – и сразу его в солдаты. Ведь в семинарии-то была отсрочка от призыва, а как только отчислили – мне восемнадцать, и пока отец ездил куда-то, хлопотал, – меня забрали в солдаты. И все кончилось!
– Тут-то ты, папа, пожалел, наверное?
– Я ведь не знал, что все так в государстве было связано. Оставили меня в Тамбове, но уже учиться стрелять, колоть. Ведь война страшенная шла. После того как поучили немного, послали сразу на фронт, в район Черновицы, в Молдавию. Там распределили кого куда, и сразу на фронт. Я еще не понял, в чем дело, а уже орудийный обстрел со всех сторон.
Солдаты говорят, что это Керенский, который хотел восстановить авторитет в глазах союзников, пытался наступать. Но постреляли-постреляли и осеклись.
Дальше – больше. Братание началось с немецкими и румынскими солдатами. Наши окопы были в одном месте, их – в другом, и солдаты с противоположных сторон встречались между ними, договаривались о новых встречах. Солдатские комитеты стали организовываться. Меня избрали в солдатский комитет, и стал я ротным организатором. А тут уже пошли большевики! Ведь наша вторая стрелковая дивизия была большевистская. Меня в конце концов продвигать вверх стали.
Такое брожение началось… По линии командования и солдатских комитетов это было сделано, или иначе, но вдруг, в одно утро – все! Все офицеры пропали! Они, видно, договорились друг с другом и незаметно ушли, неизвестно куда.
Становлюсь командиром роты
– Итак, мы остались без офицеров. Тут и началась неразбериха. Меня сделали командиром роты. Это человека-то, который военному делу почти не учился, никакой школы не кончал, тогда как раньше даже командиры взводов офицерами были. А я уже был и выбранный комиссар.
Итак, всех офицеров по-прежнему нет. Вдруг выясняется по телеграфной связи, что командир полка в Тамбове. А у нас в полку уже в командиры полка избрали фельдфебеля. Чашин была его фамилия. Решили: во что бы то ни стало все имущество сохранить и отправить в Тамбов, где мы формировались. А как отправишь?! Везде волнения, никто не знает в больших городах кому что принадлежит, какой где строй, кто за кого, пропустят нас там или нет. Железная дорога была, а порядка-то никакого.
Меня сделали квартирьером и направили в тыл, в Винницу, километров за шестьсот. Дали мне лошадь, и Чашин, новый командир полка, говорит:
– Мы здесь сами будем управляться, заявку сделали, чтобы вагоны грузить. А тебе, как ротному командиру, даю впридачу к винтовке еще наган и лошадь, и ехай куда хочешь, готовься к приезду полка, потому что мы решили ехать через Винницу.
Я даже сейчас еще удивляюсь, какой же я квартиръер, если не знал, где и когда для полка снимать квартиру.
Но я приказ получил и поехал. Ехал ночами, когда стемнеет. Как я не боялся, что меня застрелят в одно прекрасное время?
И вот однажды вдруг стоп! – перетянута веревками дорога, по которой я ехал, лошадь остановилась. И сразу гул голосов, и встают из кустов несколько десятков человек.
Меня сразу задержали, проверили документы и отправили в деревню. Оказывается, деревня эта восстала, а местный помещик засел в имении. Меня решили судить. Но не могли определиться, как со мной поступить. Они все вооружены, несколько сот домов в деревне. В конце концов суд постановил: возвратить винтовку и обязать жить в этой деревне, а когда пойдут брать фольварк – имение, – я должен буду участвовать с ними в штурме.
