Зимний дворец, Дворцовая набережная и Эрмитаж. Прогулки по Петербургу - страница 26



Колокола действительно звонили, и священникам было за что благодарить Екатерину. Ведь Петр успел часть монастырских крестьян перевести в разряд государственных, которым жилось гораздо легче. Кроме того, он изъял у церкви в казну много принадлежавших ей земель, из которых часть передали крестьянам.

Один из членов делегации Мальтийского ордена, прибывшей в конце XVIII в. в Петербург, сказал по этому поводу следующее: «Петр Третий в короткое время своего царствования конфисковал владения духовенства в пользу короны и низвел его на степень простого служилого сословия… Императрица Екатерина в своих лицемерных воззваниях упрекала своего несчастного супруга за его ненависть к духовенству и Церкви и сделала из нее предлог к его осуждению; но она остереглась вернуть духовенству то, что у него отнял император, и этот изобильный источник средств во все время ее царствования служил для обогащения ее фаворитов и щедрого покровительства искусствам и полезным учреждениям». (Записки баварца о России времен императора Павла // Русская старина. 1899. Сент. Т. 99).

Впрочем, Екатерина не только не стала возвращать уже изъятые Петром земли, но и провела дополнительную секуляризацию церковных и монастырских владений, но это еще впереди, а пока духовенство приветствует ее воцарение на российском престоле. Архимандрит Августин в своей книге «Православный Петербург глазами иностранцев» приводит воспоминания секретаря французского посла в Петербурге К.К. Рюльера: «В полдень первое российское духовенство, старцы почтенного вида (известно, сколь маловажные вещи, действуя на воображение, делаются в сии решительные минуты существенной важностью), украшенные сединами, с длинными белыми бородами, в блестящем и приличном одеянии, приняв царские регалии, корону, скипетр и державу, со священными книгами, покойным и величественным шествием проходили чрез всю армию, которая с благоговением хранила тогда молчание. Они вошли во дворец, чтобы помазать на царство императрицу, и сей обряд производил в сердцах, не знаю какое впечатление, которое, казалось, давало законный вид насилию и хищению».

Но далеко не все приняли свершившийся переворот так радостно, как об этом писала Е.Р. Дашкова. Тот же К.К. Рюльер писал, что он видел, как в столичных кабаках матросы ругали гвардейцев, «что те за пиво продали императора». Другой очевидец видел, как матрос плюнул гвардейцу в лицо и сказал при этом: «Ты, бессовестный тип, продал императора за два рубля».

В общем, никакого всеобщего ликования в Петербурге не было. Не лучше обстояло дело и в Москве. Когда тамошний губернатор огласил перед войсками и жителями полученный манифест о восшествии на трон Екатерины, ответом стало всеобщее молчание. Молчанием встретили и провозглашенную им здравицу в честь новой императрицы.

Заняв престол мужа, Екатерина использовала из задуманных Петром реформ только то, что было выгодно для укрепления ее власти. Весьма жесткую, но, безусловно, справедливую характеристику «золотого века Екатерины» дал А.С. Пушкин: «Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия – и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России».