Зина пришла за тот стол с родителями. Сама мрачнее тучи. Посадили их с Анатолием рядом, плечом к плечу. Кто-то из местных пошутил громко, что, мол, коль невеста с женихом, то и сажать надо их во главе стола. Сейчас, говорит, и свадебку сыграем. Вспыхнула Зина, смутилась.
Весь вечер сидели по-соседски, судачили да песни затягивали то на одном конце стола, то на другом. Заканчивалась одна песня, тут же запевали другую, подхватывали третью. Молодежь с гитарой сбилась в кучу на лавке возле Зинкиной калитки, у них были свои песни да анекдоты на любую тему. Мальчишки покуривали втихую, озираясь на родителей за столами, девчонки перемигивались да шушукались. На улице стемнело, скоро по домам. Пожимали руки новобранцам и крепко обнимали их, похлопывая по спине и наставляя добрыми словами, кто как умел.
А дальше были письма. Зинаида продолжала учиться в училище. Готовилась влиться в рабочие ряды на местном заводе. Будущая профессия гордо именовалась «испытатель полупроводниковых приборов». Брат Николай подшучивал над сестрой.
– Зин, а ты у нас кем будешь-то? Летчик-испытатель! Ой, не могу!
– Дурень ты, братец! Сам ты летчик-налётчик.
– Толян-то пишет тебе? Ему сейчас, поди, не до тебя, с утра до вечера ать-два, ать-два по плацу. Напра-нале-костыль на пле-! Бегом-кругом-об стенку лбом… Отставить! – то и дело поддразнивал Николай сестру, а та только фыркала на брата да потихоньку вздыхала.
Почтовый ящик стал для Зиночки центром её Вселенной. Висел он у калитки справа, синий такой, старенький, кое-где подёрнулся ржавчиной. В нижней части ящика в два ряда были дырочки, чтобы понимать, есть там что или еще пишут. Почтальоном местным в те годы служила тетя Шура. Муж её, Степан, не вернулся с войны в сорок пятом. Сама поднимала троих детей, работая почтальоном, а по вечерам ходила школу мыть. Проходила тетя Шура по их улице обычно до обеда, так что к тому времени, когда Зинаида возвращалась с учебы, уже можно было что-то да и найти в старом почтовом ящике.
Каждый день после училища Зинка шла и гадала, будет письмо от Толика или нет. Будет или нет. По перилам и столбам гадала, по лужам и воробьям гадала, по прохожим и местным собакам и кошкам гадала. Шла и сама с собой разговаривала.
– Вот если сейчас встречу двух собак и трех кошек по дороге, значит есть письмо!
– Если пятерых детей увижу, пока иду, написал!
– Будет – не будет. Будет – не будет. Не будет…. А может и будет. Ерунда это всё, все мои гадания. Конечно, будет сегодня письмо! И завтра будет, и потом!
Такие беседы успокаивали и давали надежду на лучшее. И когда Зинка выходила из-за угла на свою улицу, краешком глаза видела издалека ящик свой почтовый. А сквозь дырочки в нём легко можно было увидеть, как белеет заветный конверт. Газет в то время семья не выписывала, отец приносил газеты с работы. Что там может белеть в ящике, кроме конверта? Конечно, это письмо! Скорее достать ключ от ящика, который всегда с собой у Зины. Руки не слушаются, сердечко бьётся, никак не попасть ключом в замочек. Ну! Открывайся! Есть. Тяжеленький конверт, знакомый почерк. Ура…
Иной раз тетя Шура шла и встречала Веру, мать Зинаиды.
– Привет, Вера! На вот держи, пишет и пишет! Эх, хороший парень! И семья хорошая, – вздыхала тетя Шура и, подкинув увесистую сумку почтальона повыше на плечо, ковыляла дальше.
– Да, спасибо, Шура! – кричала вслед тете Шуре Вера. – Сама-то как? Ничего? Ну, и хорошо! – сама с собой говорила Вера, разглядывая быстрый почерк Анатолия на конверте.
