Нет ничего из ряда вон выходящего в том, чтобы просить разрешения отчитаться при первом же удобном случае, тем более если речь о Калле Толэйми, известной всему дворцу своей непредсказуемостью. Будь у Антона Макуса хоть какое-нибудь чувство самосохранения, он согласился бы не споря. Как ему следовало поступить еще в тот раз, на арене. Но вместо этого он ведет собственную дурацкую игру, и Калле хочется схватить его за плечи и встряхнуть, вынуждая подчиниться.
Помещение начинает пустеть. Служащие встают настолько нехотя, чтобы с чистой совестью отрицать и возмущаться, если потом король распорядится бросить за решетку тех, кто покинул рабочее место; от своих кабинок они не отворачиваются вплоть до последней секунды. Матиюй выходит последним, шаркая ногами и состроив неловкую гримасу Калле, потом задвигает дверь. Та захлопывается со щелчком.
– Тебе надо выйти.
Антон устремляет на нее кинжально-острый взгляд. Надменно фыркает, но никакого притворного пренебрежения не хватит, чтобы скрыть его бешенство.
– Зачем? – спрашивает он. – Чтобы ты безнаказанно убила меня во второй раз?
Они не оставались наедине так, как сейчас, с самой арены. С тех пор, как Калла ударила его клинком в спину и пронзила сердце. Если она не меняла гардероб с тех пор, как принимала участие в играх, то он одет в отутюженный синий китель, брюки по фигуре и выглядит так, словно провел королевский батальон через весь Талинь и после долгого дня расположился отдохнуть на троне. Так не ведут себя те, кто способен поднять лишь временную бурю. Он в теле Августа надолго.
– Антон, прошу тебя… – Калла понижает голос до шепота. – Там, на арене… ты же знаешь, я не хотела…
– Хотела ты или нет, это ничего не меняет, так? – перебивает Антон, поднимаясь со стула.
– Это меняет все. – Калла изо всех сил старается, чтобы в голосе не проскользнула злость. – Я не… я все еще…
На самом деле она не знает, что пытается сказать. И подходящее ли теперь время для выяснений, почему она поступила так, как поступила. Для нее не существует способов сказать: «Прости, что я убила тебя» так, чтобы не подразумевалось «но, если вдуматься, ты сам меня вынудил».
– Антон, – умоляет Калла, делая шаг вперед. Может, ей почудилось, но она могла бы поклясться, что видела, как он вздрогнул, хоть их и разделяет несколько шагов. – Ты создаешь проблемы там, где это ни к чему. Разве дворец не сохранил твое родное тело? Ты можешь забрать его, перепрыгнуть и…
– Я не уйду.
Остаток фразы застревает у нее в горле, распространяя кислый вкус. Она не понимает, какова цель его пребывания здесь. Власть? Деньги? Если бы он хотел сохранить за собой только титул, ему следовало избавиться от Каллы в тот же миг, как она возложила корону ему на голову. И ни в коем случае не стоило открывать ей правду. Отправить ее на плаху прежде, чем кто-нибудь успел возразить против его решения, набрать несколько очков одобрения у членов Совета, которые отчитывались перед Каса, а теперь отчитываются перед ним. И тогда он мог бы играть роль Августа вечно.
– Не надо снова вынуждать меня, – напряженно выговаривает Калла. – Уходи, Антон. Пусть королевство снова станет таким, каким и должно быть.
– И каким же оно должно быть? Видимо, терпеть еще столетие правления никчемного короля.
– У Августа большие планы.
– Август хочет власти прежде всего для себя, – возражает Антон. – И если ты считаешь иначе, ты дура.
