– Не надо нового, буду этот пить. – Тимофей Олегович всем своим видом демонстрировал обиду: вжимал голову в плечи, становясь похожим на худого желтушного воробья.
– Мама, – кричала из детской проснувшаяся Раечка и начинала хныкать. Фаечка бросалась на зов дочери, забывая про мужа.
Спала Фаечка урывками: то стонал от боли Тимофей Олегович, то проснувшаяся среди ночи Раечка требовала компот. Фаечка похудела вслед за мужем, став такой прозрачной, что сквозь нее впору было смотреть телевизор.
– Совсем ты себя не бережешь. – Качала головой Таня.
– Тут уж не до себя, Тимофея Олеговича бы на ноги поставить, да Раечку вырастить. – Отвечала Фаечка, улыбаясь одними губами. В глубине темных глаз залегла печаль.
– О себе подумай. – Втолковывала Таня подруге. – Так недолго и самой на тот свет отправиться. Кто тогда Раечку растить будет?
– Что ты такое говоришь? Мне ради дочки и мужа жить нужно. – И без того бледная Фаечка бледнела еще больше.
– Знаю я, что тебе нужно. Пойдем. – Сказала однажды Таня и, взяв Фаю за руку, куда-то повела.
– Куда мы, Таня? – Спросила Фая.
– Сама скоро увидишь. – Ответила Таня, не отпуская Фаиной руки.
Сначала ехали на автобусе, потом шли полем. Фая терялась в догадках.
– Таня, куда мы идем? – То и дело спрашивала она.
– Все увидишь – не переживай. – Неизменно отвечала Таня. – Ну вот, пришли. – Перед ними стояла небольшая церквушка из сруба, бревна потемнели от времени.
– Ты зачем меня сюда притащила? – Разозлилась Фая. – Я не пойду.
– Если бы я сказала, куда мы идем, ты бы не пошла, верно? – Таня хитро улыбалась.
– Конечно, нет, глупости это все, опиум для народа. – Уверенно заявила Фая. Как истовая дочь коммунистов, в религии она не видела никакого смысла. – Я ухожу.
– Фая, мы столько шли, неужели даже не войдешь? – Таня склонила на бок голову, улыбка не сходила с ее уст. – Поверь мне, станет легче.
– Мне и так хорошо. – Возразила Фая.
– Нет, – Таня покачала головой. – Просто ты носишь всю боль в себе, нужно выплеснуть ее, станет легче. Ну, доверься мне. – Уговаривала Таня.
– Ладно, так и быть – зайду, но ненадолго, так и знай.
– Ну, вот и замечательно! – Обрадовалась Таня. Она повернулась к церкви лицом, поклонилась в пол, трижды осенила себя крестом. Фая скептически смотрела на ее телодвижения.
Внутри было сумрачно и тихо, пахло ладаном, дымили свечами кандила, старые стены источали покой. Со всех сторон на Таню и Фаю смотрели лица: скорбные, аскетичные, потускневшие. Шурша темными одеждами, вышел священник.
– Здравствуйте, батюшка. – Поприветствовала его Таня.
– Здравствуйте, сестры. – Глубоким голосом ответил он.
– Благословите, святой отец. – Таня склонила голову в платке.
Фая разглядывала священнослужителя. "Молодой, – отметила она. – И лицо какое-то постное, словно кислых щей наелся".
– Вас что-то беспокоит, сестра? – Неожиданно он взял Фаю под локоть и отвел в сторону.
– Ничего меня не беспокоит. – С вызовом ответила Фая.
– Ты можешь мне все рассказать. Бог милостив. – И неожиданно для самой себя, Фая разревелась: глупо, по-бабьи, всхлипывая и захлебываясь. – Поплачь, сестра, поплачь. – Фая послушно плакала, выплескивая обиды и горести. А потом долго рассказывала о своих бедах, изливая все, что накопилось за долгие годы. – За мужа молись, Бог поможет. – Сказал на прощание батюшка, перекрестив Фаю и Таню.
Фая молилась горячо и самозабвенно, обращалась к Господу и к божьей матери. Не помогало: Тимофей Олегович становился все худее и злее.
