Золотой треугольник - страница 2



посередь
осоловело-сонного царства
нашей Культурки…

Страусовы перья

Едва начнет развидняться,
и через дорогу
в Летнем
прочерчиваются
осклизлые силуэты
предолгих саркофагов,
до первой травки
покоящих в своих утробах
барочно-пухлявых
и маньерично-рукастых
Адонисов и Венерок.
Своей правильной и
симметричной хладью
выползают из обрывков
сизого туману
столь похожие на дворцовые
фасады казарм.
А матрёшечная плясавица
Спаса на Крови
вдруг становится
всего лишь картинным задником
для шляпки
в «страусовых» перьях
и дамского стану
(впрочем, совсем уже и без талии),
с усилием втиснутого
в тугие черные шелка.
Обязательно с мопсом,
а то и двумя,
и тремя сразу,
вертлявыми и визгливо тявкающими,
волокущими поводыршу
в совершенно разныя стороны.
Ценю в моей Незнакомке
непринужденное уменье
заполонить пейзаж
одной только собою,
такт,
с каким повязаны
на любимицах
банты
и как грациозно
на них же
смотрятся штанцы
матово-зеленого,
а то и темно-малинового
бархату.
Ведаю за ней
и особенный дар
раскрыть китайский зонтик
рукоятью
слоновой кости
(даже когда нет ни дождя,
ни солнышка)
только лишь для протяжки паузы,
после которой
и слышу
в сто первый раз
менторски озвученное подтверждение:
«Да – это Я
сделала из него писателя!»
Знаю, что отозвавшись
на любезное приглашение,
на пороге её квартиры
в нос мне ударит
настоенный запах
кошачьей мочи
и придётся усесться на диван —
клеить к своему выходному
и единственному костюму
шерстяныя клочья,
а её мопсихи,
расталкиваясь,
будут наперегонки
вползать мне на колени
в ожидании,
что я буду их поглаживать
и чесать им за ушами.
А она сама,
сняв только шляпу и
пригубив красного сухого,
пересыпать
(не совсем, впрочем, к месту и теме)
поэзами Мирры Лохвицкой
свои роковые речения…

На зависть потомкам

Едва только пригреет солнышко,
как на Марсовом
появляются шеренги голопузых мамочек,
в маечках,
едва прикрывающих
прикормленныя тити,
и,
как правило, ещё и
в голубеньких стрингах
под сползающими
с налитых попок
фирменно продранными на коленках
джинсиками.
Тут же – разомлевшие
от «экзаменной» зубрёжки
ещё на юной травке,
слипшиеся и
заголившиеся
до этих самых стрингов
парочки.
Мальчишки
в одних трусах
до упаду пинают
футбол;
у самого «вечного» —
всполохами
огня —
прыгают девчонки
по могильным плитам,
точно по классикам;
оскалясь,
фоткаются в подвенечном
молодоженки.
И только какой-то
одинокий и сумасшедший пригорюнец
на этой ярмарке веселья
ошалело бродит,
вчитываясь в
1001-й раз
в розовом граните
выбитыя строки:
«Не жертвы – герои
лежат под этой могилой.
Не горе, а зависть
рождает судьба ваша
в сердцах Всех благодарных потомков.
В красные страшные дни
славно вы жили
и умирали прекрасно»…

Прилежные ученицы

В феврале 1917-го
Петроград закарнавалил,
и в чаду хороводных плясок
Временное правительство,
в апартаментах Зимнего
пируя
посередь чумной России,
всё «пританцовывало»
целый месяц
до упаду.
И лишь
к концу мартовской капели
вдруг вспомнило оно
про своих,
основательно уже засмердевших,
павших и убиенных.
Поначалу хотели
рыть яму
у самой
Монферрановой колонны
и только
салонный эстетизм Милюкова
да брезгливость Керенского
подвигнули
вырыть её
на самом уже
Марсовом поле.
Вернее,
из края в край
избороздили его
траншеями,
точно это германская передовая,
куда и плюхали рядком
наспех сколоченные
и впервые – красныя
ящики,
впервые – без попов
и панихидного пения,
впервые – заместо крестов —
масонского рода
чёрными лоскутами
на длиннющих шестах…
С того и началась
наша ползучая смердяковщина —
танец маленьких бесенят
на порушенных старых устоях.