Я резко повернулся и увидел сквозь запыленное стекло окна медленно идущего Нуриева, она еще фантазировала вслух, но, понимая важность события, боясь потерять момент, я положил кучу монет на блюдце и поспешил догнать артиста.
Само знакомство произошло экспромтом. Плавно обойдя стороной, я представился. Сначала он метнулся к обочине, видимо, опасался сумасшедших фанатов, но, услышав русский язык и имя своей племянницы, прислушался, и мы разговорились.
Мое краткое жизненное повествование его сразу развеселило: «Моряк, прыгнул в море с корабля? Здорово!» – у нас было что-то общее, подойдя к голубым воротам его дома на набережной Вольтера, я задал последний вопрос, как сейчас поживает беспокойная родственница. Он, стесняясь, помялся:
– Дура она! Одни причуды, занимается ерундой, как-то устроила попойку со своим возлюбленным поздно ночью, да к тому же устроили скандал над моей головой, мне пришлось подняться к ней. Позвонил в дверь, надеясь усмирить их, она приоткрылась, выглянул прыщавый пацан и послал куда-то меня матом. Я остолбенел враз от наглеца. – Нашу беседу оборвал порывистый мартовский ветер. Нуриев, надвинув картузик на лоб, укрылся под сводами парадной. Прощаясь, подвел разговору черту: – Поскорее бы вышла замуж.
Чаще всего это были случайные встречи, а иногда, вычислив распорядок дня, я поджидал у дома, когда он выйдет, как правило, в 21 час. Схема наших прогулок зависела обычно от погоды, как правило, маршрут начинался от набережной, потом, завернув за угол, мы шли до улицы Universitet и, перейдя Сен-Жермен, поворачивали налево. Короче, получался своеобразный квадрат. Этот год был особенным: смена идеологии, падением режимов. Мы говорили обо всем, даже о современной советской политике, хотя это было так, второстепенным. Бывало, косясь на мой экстравагантный образ, желтый пиджак и брюки в полоску, он делал замечание: «Ну, подлинный попугай, сам по себе произведение». Как-то я упомянул имя моего друга писателя Лимонова, о нем он уже где-то читал.
– Скандальный персонаж, Игорь! Утверждаешь, новая волна в литературе, сильнее, чем Набоков? – Расспросил кратко о Лимонове и пообещал, что сходит наверняка в русский книжный магазин Globus за книгой.
Многочисленная семья Сычевых (трое детей с собакой) переехала за периферик[2], в довольно просторную квартиру, и по этому поводу устроили вечеринку. Черный рояль посередине салона, громадная кастрюля с горячим ароматным борщом. С досок развешанных икон святые блаженные лики смотрели на представителей вымирающей русской эмиграции, лысых диссидентов, те скопились группой, карали огнем и мечом Советскую власть. Скандальная богема занимала почетное место. Аида, душа общества, наряженная в красочный вышитый кренделями сарафан, металась между кухней и гостями. Я делал удар на очередную порцию пельменей с рядом сидящим писателем Лимоновым. Он пришел без Наташи Медведевой. Отпив глоток коньяка, объяснил причину – снова поругались и подрались:
– Все стараюсь перевоспитать ее. Мартышкин труд. Напьется, теряет контроль над собой, ломает мебель. Не понимаю, как из розы выросла крапива, просто чудеса!
– Эдик, брось переживать по пустякам. Хочешь, познакомлю тебя с Нуриевым, знаменитым танцором? Классный человек, погуляем вместе!
– Рыжий, ты что, спятил? Какие гулянки? Мне роман писать надо! – так мне ответил раздраженный литератор.
