Золотые тротуары (сборник) - страница 5

Мы еще поставим ему достойный памятник, отдадим должный почет Артисту. Может, это будет на иркутском железнодорожном вокзале, куда его, только что родившего в поезде, привезла мать, или в Ленинграде (Санкт-Петербурге), где он учился в Вагановском училище. Конечно, и в Париже найдется частичка земли у театра Гранд опера.

На этот раз метеорологи выполнили свое обещание. В начале января в Париже, к большому удивлению обывателей, выпал снег. Такой красивый, пушистый и легкий, кружась на ветру, он полностью закрывал широкое небо, образуя узорчатые картины, но, касаясь тротуара, превращался в безликую однородную массу, разливаясь серыми лужами.

– Что можно ожидать от зимней погоды, хоть бы и французской? – так, философски, сказал мне мой новый друг Альберт, уличный музыкант, с которым я познакомился на Бульваре, прибавив лаконично: – Снег – это довольно банальное явление.

Вот так начался тот чисто оруэлловский мистический 1984 год, и писатель-пророк оказался, конечно, прав.

У князя Оболенского болят зубы. Он сидит в гостях у моей знакомой, держится за щеку ладонью и, тоскливо умирающим голосом, проклинает мировую прогрессивную медицину. Хозяйка дома поддакивает и подливает в его граненый стакан дорогой французский коньяк. Князь пьет маленькими глотками, морщась, закатывая вверх глаза и постанывая. На столе кроме коньяка стоят в ряд разные баночки с вареньем, нарезанный ломтями хлеб, ароматное янтарно-желтое сливочное масло и большой фарфоровый чайник. В этот воскресный день друзья фотографа Володи Сычева собрались у него дома на открытой чайной церемонии, а если точнее – богемной тусовке. Вся компания состояла из пяти человек: кроме хозяйки дома – Аиды, меня и больного аристократа, пришел еще художник Воробьев с незнакомой толстой теткой в кожаной широкой юбке.

Князь был в центре внимания нашей скромной компании. Опьянев, растягивая фразы, он начал хвастаться историей своего знатного старинного рода, явно намекая на то, что все мы являемся его величества «красными холопами», и если представится такая возможность, то выпорет он нас беспощадно розгами. С ним вступил в препирательство мой покровитель – бородатый художник Воробьев, приютивший меня в своей чердачной мастерской. Ковыряясь сигаретой в пепельнице и громко насмехаясь над печальной судьбой эмигранта, он заодно раскритиковал грабительскую систему парижских художественных галерей:

– Платят гроши за картины, да и вовсе обманывают наш народ! А насчет аристократии, так та вообще выдохлась давно!

Звучало все это весьма провокационно. Я молча наблюдал, как дружеская беседа постепенно перерастает в скандал. И действительно, в ответ разразилась буря. Князь, забыв про боль, развязал черный галстук и, стуча ложкой о бутылку, яростно кинулся в атаку:

– Господин! Как белый офицер, и дорожа честью… – Он запнулся, словно подбирая правильное слово, но его прервала Аида, которая, открыв книгу, стала читать вслух меланхолические стихи.

Все перестали шуметь и внимательно прислушались к мелодичному голосу хозяйки. Даже назревающий между спорившими конфликт застыл ледяной глыбой. Постепенно обстановка разрядилась, после чего разговор принял лирический характер. Молчавшая до этого спокойная Толстушка оживилась, отбросив волосы за плечи, вспомнила о Серебряной эпохе Русской поэзии, зазвучали неизвестные мне имена, обсудили их значимость в мировой литературе. Коснулись поэта Гумилева, творчество которого хорошо знала гостья. Она даже процитировала короткий абзац из поэмы, и снова из-за какой-то мелочи возник спор, но тут неожиданно расшевелился князь, заявляя, что дружит с одной из последних любовниц этого поэта. Зовут ее Ирина Одоевцева. Писательница, поэтесса, добавил князь, и хитрая интриганка. Аида заинтересовалась темой, задавая наводящие вопросы: где и с кем живет, есть ли ближайшие родственники? Узнав, что Одоевцева живет одна в довольно просторной квартире, к тому же в приличном районе, подлила остаток коньяка князю и под предлогом помощи заброшенной старушке выудила ее номер телефона, добавив явно фальшиво: «Печальная участь жертв революции». Так я в первый раз услышал имя той, с кем мне придется встретиться чуть позже.